Русское Информационное Поле

Петрович и Gâte-vertu. 1
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
08.12.19 | 3227

---

---

   
Во время похорон Папы римского Иоанна Павла II Петрович увлёкся чтением модного романа Дэна Брауна «Код да Винчи». Пенсионер не любил модные романы и если читал их, то исключительно после того, как они выходили из моды. Для Дэна Брауна было сделано исключение. В еженедельнике «День за днём» Петрович прочел заметку о том, что кардинал Йозеф Рацингер, возглавляющий современную инквизицию, выступил с инициативой запретить распространение романа и его экранизацию в Голливуде. Комментаторы называли Рацингера наиболее вероятным кандидатом на должность следующего понтифика. Кардинал был родом из Баварии. В 1944 году его призвали в Вермахт, но он дезертировал. Полиглот, знающий десять или даже одиннадцать живых языков и свободно изъясняющийся на пяти мёртвых, сразу не понравился Петровичу. Однако не потому, что возглавлял инквизицию, а потому, что был дезертиром. Если уж он отказался быть вместе со своим народом в тяжелый для него час, то и паству свою при случае может предать. По счастью, конгрегация ничего не знала о мнении одинокого пенсионера в какой-то там полуязыческой Эстонии.

Смотреть похороны понтифика по телевизору было скучно, и Петрович занялся чтением романа. Ему хотелось понять, что же так воз­мутило кардинала Йозефа Рацингера. Прежде всего, выяснилось, что никакой это не роман, а нечто условно называемое научным детективом. Пятисот страничное бегство главных героев закручено вокруг криминальной интриги и сопровождается тяжеловесными наукообразными рассуждениями о личности Христа. Петрович добросовестно прочел всё сочинение, но заявленного в названии таинственного «кода» так и не обнаружил. Книга оказалась современным пересказом древних христианских ересей, отрицавших божественную сущность Спасителя и утверждавших его земное — царского рода! — происхождение. Понятно, что так возмутило кардинала Рацингера: по Дэну Брауну получалось, что потомки Христа и его жены Марии Магдалины живут в современной Франции. Подумать только — потомки Сына Божия! Впрочем, для человека православного, впитавшего в себя «Символ веры», даже такая вздорная наукообразная ересь хотя и оскорбительна, но не опасна. Теперь Петрович понимал, почему за книгой в библиотеке выстроилась очередь из людей не верующих, но жаждущих не просто нового —новейшего из откровений, пусть и от модного писателя! Ереси и апокрифические предания в изложении американского писателя могли соблазнить человека сомневающегося, не твёрдого в своей вере. Петрович хорошо усвоил евангельскую формулу «много званых, да мало избранных». Искренне уверовать во Христа может каждый, но, к сожалению, не все. Конечно, Царство Небесное открыто для всех, но не каждый может войти в его дверь, хоть бы даже и бывший наместник Святого Петра на земле.

А особенно пенсионера позабавило писательское «откровение» о личности Моны Лизы. По Брауну получалось, что в анаграмме «Мона Лиза» зашифрованы имена египетского бога Амона и богини Изиды — Л’Изы. Поскольку бог Амон олицетворяет собой мужское начало, а Изида — женское, то Мона Лиза представляет собой совершенного гермафродита — не мужчину и не женщину. Поначалу Петровичу было не понятно, зачем же так искажать христианское учение о поле, но потом он вспомнил, что в английском языке нет слова, обозначающего пол, а есть слово, обозначающее процесс, действо, что далеко не одно и то же.

Утром в день похорон папы Иоанна Павла II Петрович дочитал последнюю страницу книги Дэна Брауна. Древние ереси в современном изложении не смутили его ума, просто надо знать идеологического противника не по газетным рецензиям, а, что называется, по первоисточникам. Кровавое противостояние папской прелатуры «Опус Деи», в которой угадывается современная инквизиция кардинала Рацингера, и оккультного «Приората Сиона», якобы владеющего родословной потомков Христа, оставило пенсионера равнодушным. Нет, и не может быть на свете таких документов, которые, будучи опубликованными, могут в одночасье поколебать веру в Христа. «Зря они так боятся, что Западный мир рухнет, — подумал Петрович, — у них там всё перегнило так, что в этом навозе укоренится любая из новых лжерелигий, да хоть взять сайентологию или Церковь Преподобного Муна!»

Едва на канале «Euronews» закончилась прямая трансляция из Рима с площади у собора Святого Петра, как в гостиной заверещала телефонная трубка.
   
Наталия Павловна Ойнас впервые в своей практике тайной русалки столкнулась с таким упёртым клиентом. Этот эстонец чрезвычайно раздражал её своей дотошностью. Он пришёл за ответами, но вместо вопросов стал грузить русалку нытьём и сомнениями. Наталья Павловна трижды раскинула карты на трефового короля. Как и следовало ожидать, при отсутствии проблемной ситуации и чётко сформулированного вопроса, раз за разом выпадала какая-то лажа. Взяла было новую колоду, но лажа не прекращалась. Бестолкового клиента сосватала ей подружка продюсер Алевтина Хаапсало. «Ну, Алька, погоди, — рассвирепела русалка, — я твоего клиента устрою на цугундер!» Вместо загадочного «цугундера» мадам Ойнас спровадила клиента пенсионеру Николаю Петровичу, сделавшемуся после известных событий со списком Чёрного человека необыкновенно модным экспертом по оккультным проблемам, разумеется, в узких кругах интеллигенции.

Клиент — худощавый мужчина в длинном светлом плаще, стриженный под горшок, — явился на встречу с Петровичем с необыкновенной пунктуальностью. Он даже подтвердил свою точность демонстративным жестом, проверив время по циферблату наручных часов на запястье правой руки. Петрович узнал его сразу. Несколько месяцев назад незнакомец вымогал у него публикацию списка Чёрного человека и даже утверждал, что его имя как будто есть в том списке.

— Вы позволите? — Незнакомец помахал в воздухе старомодным беретом.
Петрович сделал приглашающий жест рукой. Мало ли, кто подсядет к вам за столиком в кафе, всякие чудаки случаются.
— Мне кажется, что мы немного знакомы, но всё же позвольте представиться: Хульгимаа Пауль-Ээрик, искусствовед.
Клиент вежливо протянул визитную карточку.
«Левша. По-русски говорит правильно, ведёт себя как настоящий стопроцентный европеец, — подумал Петрович. — Надо же, ещё жив! А ведь обещал помереть».
— Простите, вероятно, я должен извиниться за свою настойчивость, помните, в ту нашу встречу на берегу моря? Я проявил неуместную настойчивость и теперь приношу вам свои искренние извинения.
— Проехали, — вяло махнул рукой Петрович. — Я заказал вам чай, с лимоном, но без сахара.
— Ещё раз благодарю вас, — господин Хульгимаа слегка наклонил голову к левому плечу.
— Не стоит, просто изложите мне свое дело.
— Простите, но быстрее не получиться. Госпожа Ойнас должна была вас предупредить.
Петрович кивнул головой. За стеклянной полусферой, заменявшей в кафешке традиционную стену, по улице Виру струились два несмешивающихся потока: один в центр города, другой — в сторону Сити. В каждом потоке неспешно двигались финские туристы, толкавшие перед собой тележки с продуктами и водкой. Местные жители, которых было заметно меньше, передвигались быстрее и налегке. Хульгимаа проследил за взглядом Петровича.
— Простите, но я, кажется, не вовремя, вы теперь заняты.
В голосе клиента явственно зазвучали обиженные нотки, как будто прикрывавшие легкую издёвку.
— Нет, нет, — очнулся Петрович, — всё в порядке. Вам, господин Хульгимаа, наверное, всё ещё интересно знать было ли ваше имя в том списке?
— Я бы не хотел настаивать.
— Бросьте, по глазам вижу, что вам интересно! — Петрович в упор немигающим взглядом посмотрел на потенциального клиента. —  Могу вас успокоить: вашего имени в том списке не было.
— Теперь, однако, поздно, но всё равно я благодарю вас за доверие.
— Ближе к делу, господин Хульгимаа.
— Хорошо. Вам, полагаю, известно, что эстонцы один из наиболее древних осёдлых народов Европы. Считается, что эстонцы поселились на берегах Финского залива пять тысяч лет назад. В последнее время появились новые данные, позволяющие с большой долей вероятности судить о том, что эстонцы обрабатывают эти земли с ещё более древних времён. Шесть тысяч лет или даже более, семь тысяч лет.
— Я наслышан об этой теории. Если можно, то покороче.
— Простите, но я уже говорил вам, что короче не получится. Работая в музее, я приобрёл так называемую учительскую привычку, потребность делиться своими знаниями.
— Ну, хорошо. Делитесь. Только я сначала закажу ещё чаю.
— Как вам будет угодно, — поборол обиду искусствовед, — я продолжу, с вашего позволения.
Петрович обречённо кивнул головой.
— Я не склонен предполагать, что утраченное прошлое всегда лучше современности. Прошлое оставило нам многослойное великолепие материальной культуры, любование которым доставляет мне глубочайшее наслаждение.
«Мне бы твои заботы, — подумал Петрович, — я бы тоже наслаждался готикой и барокко».
— В старинных зданиях, предметах искусства, в книгах и даже простых вещах воплощены идеалы и убеждения ушедших поколений. Что уж тут скрывать, сравнение не всегда бывает в пользу нынешней эпохи массовой культуры. Я называю наше время эпохой кнопок и копировальных автоматов.
Петрович заинтересованно посмотрел на собеседника. Уловив его интерес, Хульгимаа воодушевился.
— Я должен объяснить, почему кнопка. Видите ли, главное достижение двадцатого века — это не освобождение атомной энергии и даже не крушение империй. Главное достижение века — это запись звука. Человечество научилось изображать предметы и людей ещё в незапамятные времена. Мы знаем, как выглядели фараоны и цари Рима. Человечество изобрело письменность, и мы знаем самые сокровенные мысли Цезаря или Цицерона. Однако человечеству не дано никогда услышать их живые голоса. Именно в двадцатом веке изображение, мысль и звук соединились в единое целое. Представьте, если бы мы только могли слышать голос Христа или Будды! Насколько полнее стала бы наша жизнь!
— Кнопка, — напомнил Петрович прихлёбывая чай, — кнопка.
— Так вот кнопка. Кнопка стала нашей общей бедой, потому что следующим по важности изобретением прошлого века стали аппараты для копирования. Джоконда размножилась миллионами экземпляров. Никуда не нужно ехать, чтобы увидеть её, достаточно нажать на кнопку копировального аппарата. Она доступна всем! Не надо лазить в пирамиду, чтобы получить представление о погребальной камере фараона, достаточно просто включить телевизор! Не надо покупать книгу, потому что её можно прочесть в интернете! Мы думаем, что духовность можно копировать, но никакая, пусть даже самая совершенная цифровая фотография Джоконды, не заменит самой картины. Картина исполнена величественного духа, это грандиознейшая загадка, а фотография есть пустышка. В ней нет ничего! В девяносто третьем году я слушал на Ратушной площади проповедь Папы Иоанна Павла II, а вчера её показали по телевидению. Можно было смотреть и слушать, а можно было переключить на другой канал. Сегодня кнопкой можно остановить Баха! Генделя! Бетховена! Вивальди! Да, кого угодно можно остановить кнопкой! С помощью кнопки можно что угодно взорвать!
— Господин Хульгимаа, можно ли ближе к делу? К сожалению, время нельзя остановить кнопкой и нельзя размножить, его можно только потерять, а это не входит в мои планы.
— Это называется хронофагия. Простите, я немного увлёкся.
— Охотно прощу, если вы перейдете ближе к делу.
— Я постараюсь. Итак, вы понимаете, что прогресс — это не всегда благо, несмотря на то, что он сулит потрясающие возможности? Прогресс всегда линеарен…
— Простите, что?
— Ах, да! Прогресс движется линейно, по прямой, однако в каждой эпохе есть свои достижения, если вам угодно, вершины. Я могу хоть каждый день слушать первый концерт Чайковского, оркестр, которым дирижирует несравненный Неэме Ярви! Но могу и остановить его на любой ноте, остановив, продолжить с любого места. Вот что я имел в виду. Достижения, вершины, в линеарном процессе имеют тенденцию к сглаживанию. Вершину нужно найти и уметь освободить её от линеарного процесса.
— Простите, господин Хульгимаа, но я так и не понял, зачем я вам нужен в этом процессе? Я не умею искать и находить вершины на ровном месте.
— На плоскости, — Хульгимаа выразил явное неудовольствие, — это называется плоскость. Кстати, территория Эстонии — это тоже плоскость, равнина, вы понимаете? У нас есть сотни загадочных могил предков, десятки древних городищ, более тысячи таинственных жертвенных камней, но ни единой вершины!
— А гора Мунамяги?
— Вот об этом, Николай Петрович, я как раз и собирался с вами поговорить.
   
Петрович заскучал. Встреча с потенциальным клиентом превращалась в скучную лекцию по местной истории. Впрочем, и в такой лекции могла быть особенная, местная прелесть, если, конечно, вы понимаете, о чём вообще идет речь.
— Господин Хульгимаа, прошу вас не надо начинать с «Аврора стрельнула». Я достаточно наслышан о древней истории Эстонии, чтобы слушать ещё одну лекцию.
Искусствовед готов был взорваться от обиды этого русского мужлана, но сдержал свои эмоции усилием воли. «Эти русские ничему не хотят учиться, их не интересует даже наша древняя история!»
— Простите, Николай Петрович, но без лекции не получится. Итак, начало эта история берёт в тридцатых годах прошлого века. На излучине реки Пирита археологи обнаружили древнее городище…
История про то, как эстонский народ пять тысяч лет обрабатывает землю на берегах Финского залива, была отлично известна Петровичу, поэтому он позволил себе расслабиться и пропустить мимо ушей второстепенные детали.
—…По ходу раскопок была сделана находка, которая сделала это место святыней эстонского народа. Речь, как вы уже догадались, идет об одном черепке так называемой шнуровой керамики. Вероятно, вам также известно, что хрупкость керамики одновременно является одним из её уникальных археологических качеств. В виде черепков керамика практически не подвержена воздействию времени. Обыкновенно цвет керамики описывается в соответствии с таблицами Манселла. Под микроскопом изучаются примести минералов в тесте, а также все тонкости техники изготовления…
Петрович откровенно зевнул.
—…Таким образом, керамика является наиболее распростра-нённым типом археологических находок и великолепным индикатором временных пластов и культурных различий…
Петрович зевнул ещё раз.
—…Предметом исследования являются также разнообразные методы нанесения орнамента. Считается, что орнамент на керамике давал древним народам возможность выразить свои творческие и эстетические потребности.
Петрович зевнул в третий раз.
—…Простите. Теперь мы вернемся к нашей находке. Так вот, шнуровая керамика. Вероятно, для вас не секрет, что шнуровая керамика, то есть керамика, украшенная орнаментом, который образован штампованными следами веревки, наравне с гребёнчатой керамикой, то есть керамикой, украшенной штампованными следами гребня, является принадлежностью финно-угорской культуры…
Петрович начал терять терпение и, что особенно неприятно, терять нить рассуждений своего визави. «Неудивительно, что Наталья Павловна выставила его по счёту три, – с тоской думал пенсионер. – На кухне, наверное, все тараканы со скуки передохли».
— …Нашему черепку ни много, ни мало, а четыре тысячи лет! — Торжествующе возвысил голос искусствовед. — Четыре тысячи! Обратите внимание на то, как простой глиняный черепок может стать национальной реликвией! Этот черепок стал реликвией, потому что на его поверхности отпечатался след пшеничного зерна. Подумать только, зерно, которому четыре тысячи лет!
— Господин Хульгимаа, вы пригласили меня сюда, чтобы восторгаться отпечатком пшеничного зернышка на куске обожжённой глины?
— Конечно, нет! Но без этого зерна вы ничего не поймете в моих объяснениях. Дело в том, что обломок шнуровой керамики старше городища на две с половиной тысячи лет.
— Что из этого следует? — Равнодушно спросил Петрович.
— А из этого следует вот что. Это сейчас Эстония северная страна с суровым климатом и холодными зимами. Но поверьте мне, сотни миллионов лет тому назад здесь было тропическое море! В этом море кипела жизнь! А доказательство тому это уникальные залежи сланца, который сегодня является основой нашей экономики и основным сырьем для производства электроэнергии…
Петрович жестом подозвал официантку и попросил счет.
— Постойте, Николай Петрович! Мы уже близки к развязке, потому что потом наступило оледенение, длившееся миллион лет. Подумайте только, слой льда, покрывавшего Эстонию, составлял около трех километров! Три километра льда! Потом лёд растаял…
Петрович рассчитался за чай.
—… лёд растаял, оставив после себя каменные морены. Гранитные валуны, которые в изобилии встречаются на берегу моря и, в буквальном смысле этого слова, растут на эстонских полях, это всё принес собой ледник.
Упоминание о валунах, принесенных ледником, остановило Петровича.
— За миллион лет осадочные породы тропического моря превратились в известняк. Извес­няковое плато покрывал слой песка и мелких камней. Растительность на такой почве была скудная. И вот, когда людям пришла в голову идея посадить зернышко, наверное, кто-то сделал палкой ямку в тонком плодородном слое. Так началось земледелие в этих краях. Вот почему нам так важен этот отпечаток пшеничного зерна на единственном обломке шнуровой керамики с раскопок на древнем городище. Восточнее Таллинна зародилось земледелие Эстонии, и появились первые постоянные поселения. Охотники и собиратели перешли к осёдлой жизни. Начало складываться первобытное общество. Терпение, Николай Петрович, терпение!
Искусствовед понял, что сейчас он потеряет не только слушателя, но и эксперта по важному для него делу. Пора было от археологии переходить к главному, и всё же он не удержался.
— Вместе с земледелием и осёдлым образом жизни появилась культура погребений, то, что мы сегодня называем могильниками. Наиболее интригующий могильник находится совсем недалеко от Таллинна. Один конец его острый, как нос лодки викингов, а другой тупой. Простите! Постойте! Я сейчас.
Петрович сделал вид, что собирается уходить немедленно.
— Понимаете, месяц назад ко мне приходил один человек, коллекционер, — зачастил Хульгимаа. — Зимой на слёте он приобрел россыпь каких-то старых бумаг, почтовых открыток, конвертов и прочего исторического материала.
— И? — Подбодрил рассказчика Петрович.
— И? Ах, да! Этот человек пропал.
— Как это пропал?
— А вот так, взял, да и пропал! — Искусствовед почувствовал слабый интерес к своему рассказу. — Он показал мне некоторые из своих приобретений, среди которых был обрывок весьма таинственного документа.
— Что за документ? — Как будто ожил Петрович.
— Документ интригующий, но на первый взгляд ничего интересного. Обрывок текста на обыкновенной бумаге. Начало и конец оборваны. Я не сразу разобрал текст, но теперь я склонен думать, что ему не более ста лет. Скорее всего, это конец девятнадцатого или самое начало двадцатого века.
— И?
— И? Ах, да текст! Текст загадочный. Я снял копию. Вот извольте взглянуть сами.
Искусствовед вынул из внутреннего кармана плаща сложенный вдоль стандартный лист бумаги и протянул его Петровичу. Посередине листа был откопирован короткий текст, всего несколько фраз. 
– Очки? – Поинтересовался Хульгимаа. – Хотите мои?
Петрович с трудом разбирал мелкий чужой почерк. Он не сразу сообразил, что понимание текста затрудняет слитное написание некоторых слов. Сообразив это, довольно быстро он разобрал весь текст:
«Покорнейше доношу Вам онастроениях местного крестьянского сословия. Не далеекак третьего дня неизвестный мне крестьянин похвалялся вкорчме, что секта хлыстовствующих из местного населения устраивает запрещённые сходки в подземельяхгоры. Оный крестьянин утверждал, чтоисам присутствовал натакой сходке в подземелье, где своимиглазами будто бы видел идола метсика, будтобы оныехлысты поклонялись поганому идолищу и молились ему по письменам на тарабарском языке, каковые по стенам в изобилии».
— И чем вас так заинтриговал этот документ, господин Хульгимаа?
— Видите ли, я не зря рассказал вам историю обломка шнуровой керамики. Этот обломок делает эстонца одним из самых древних оседлых народов Европы, если вам угодно, то и одним из самых древних европейских земледельцев. Дело в том, что цивилизация, насчитывающая четыре, а то и шесть тысяч лет, не могла существовать без письменности. Между тем считается, что эстонский народ обрел гражданскую письменность лишь во второй половине семнадцатого века.
— И что из этого?
— Видите ли, в документе множество несоответствий. Первое, что бросается в глаза: хлысты не поклоняются идолам. Для этого у каждой общины, которая называется «корабль», есть свой кормчий, свой Христос и своя богородица.
— Я обратил внимание. Дальше, прошу вас.
— Идол и письмена. Не хочу делать поспешных выводов, но, вероятно, вам известно, что на территории Эстонии до сих пор не найдено ни единой наскальной надписи, ни единого наскального рисунка, а тут письмена на тарабарском языке, да ещё и в изобилии! Древняя эстонская письменность! Это открытие может стать самым впечатляющим в истории народа!
Петрович на минуту задумался, прикидывая, какая организация может стоять за спиной искусствоведа. «Уж не провокация ли это? Впрочем, для лавочки это слишком уж тонкая интрига».
— Чего же вы хотите от меня? Я ведь не специалист по этнографии.
— Николай Петрович, вам не надо быть специалистом. Помогите мне найти хозяина этого документа. Разумеется, и оригинал документа тоже.
— А почему бы вам не обратиться в полицию?
— Отвечу вопросом на вопрос. Сколько раз за время нашей беседы вам хотелось встать и уйти? Можете не отвечать. Я уже обращался в полицию, но там меня сочли за идиота. Вежливо выслушали и развели руками, дескать, вот, если бы была перспектива открыть криминальное дело, то другой разговор, а так, ну, извините. Надеюсь, вы понимаете, что я готов заплатить за услуги. Сколько вы хотите?
— Если я возьмусь за ваше дело, то покроете мне все текущие расходы, связь, плюс пять, нет десять минимальных дневных зарплат за каждый рабочий день, — наглости Петровича, казалось бы, не было предела. — Эстонская древность, знаете ли, господин Хульгимаа, стоит нынче недёшево.
Как это ни странно, но искусствовед ничуть не испугался, даже наоборот, обрадовался. «Вот она, знаменитая русская жадность! Сидит без гроша денег, а торгуется, как на восточном базаре».
— Я знал, что мы договоримся. Но десять минимальных это слишком много. Я готов оплатить пять, при условии, что вы не будете тянуть время.
— Такси?
— Автобус, Николай Петрович. Как будто ничего срочного.
— А в исключительных случаях?
— Что ж, — вздохнул искусствовед, — в исключительных случаях, пожалуй, такси, но под строгий отчёт и под чек.
Петрович понял, что отвязаться от этого зануды будет не так уж и просто, и решил использовать последнее оставшееся средство.
— Задаток, господин Хульгимаа.
— Зачем задаток? — Не понял искусствовед. – Разве вам недоста-точно моего слова? Я известный человек, я читаю лекции в двух университетах, со мной за руку здоровается сам президент республики.
— Задаток, господин Хульгимаа, это традиция. Помните эстонскую пословицу «Без задатка, и кошка срать не сядет». Конечно, грубо, можно сказать, по-народному, но, согласитесь, подмечено тонко.
— Хорошо, — искусствовед со вздохом полез во внутренний карман плаща.
«Ого! — Мысленно воскликнул Петрович. — У него и задаток готов, а прикидывался дурачком».
— Прошу вас не тратить деньги по пустякам.
— Зачем же тратить по пустякам, я их пропью здесь же, не отходя от кассы, — съязвил Петрович.
— Это, как вам будет угодно.
    
Как и предполагал Петрович, самую бяку клиент припас на сладкое. Оказывается, человек, которого предстояло найти, как будто хвастался купленным документом в клубе коллекционеров, и хвастовство это не прошло незамеченным. Документ трижды предлагали перекупить, но мужик упёрся, как это часто бывает с фанатиками собирательства. Потом ему было несколько звонков с угрозами. Конечно, не по поводу документа, а так, какие-то грубые наезды по поводу, якобы, пропавших в букинистическом магазине старинных книг и открыток.

Коллекционеры частенько приворовывают друг у друга по мело-чам, но редко дело доходит до угроз. Это что-то вроде спорта: не жаловаться, кому попало, не наезжать, а исхитриться и в отместку самому стащить что-нибудь. Клиент несколько раз созванивался с коллекционером, но тот не пришёл на встречу, а мобильный телефон внезапно перестал отвечать.

Описание странного коллекционера, оставленное искусствоведом Хульгимаа на обороте ксерокопии документа, сработало в первом же букинистическом магазине. Продавец пояснил, что коллекционер русский, но очень хорошо говорит на эстонском. Похоже, что из местных. Появляется не часто, но всегда предлагает какие-нибудь редкости из книг или почтовых карточек. В последний раз притащил роскошное издание с описанием путешествия на Восток наследника российского престола Великого князя Николая Александровича. Огромный том в кожаном переплете с золотым тиснением и великолепными цветными гравюрами, проложенными папиросной бумагой был почти немедленно продан, но наш коллекционер за деньгами не явился.

Петрович поинтересовался, о какой сумме идет речь. Оказалось, что почти о пяти тысячах крон. Такими деньгами не бросаются даже при сильной нужде. Посещёние других букинистических магазинов новых сведений о коллекционере не принесло, и тогда Петрович методично начал обходить антикварные магазины. В одном из подвальчиков в центре города ему сообщили, что прозвище коллекционера Saba — Хвост, но имя назвать отказались. Здесь Хвост оставил на продажу серебряный портсигар тонкой работы с затейливой золотой монограммой. Портсигар давно был продан, но сумму, которая дожидалась Хвоста, в подвальчике назвать отказались.

К этому времени Петрович уже выяснил, что телефонный номер, оставленный Хвостом искусствоведу, никак не связан с его настоящим именем таинственного незнакомца. Sim-карта могла быть куплена, где угодно. И всё же настырному пенсионеру удалось выяснить, что стартовые пакеты, начинавшиеся с комбинации цифр 5467, были реализованы ещё в прошлом году через систему R-Kiosk. Пакет, если по окончании кредита не добавлять оплату, работает всего один месяц, причём только на приём. Кому принадлежит пакет услуг и номер телефона, установить практически невозможно. 

В полицию соваться было не след. Всего неделю назад господину Хульгимаа из вежливости показали фотографии неопознанных трупов за последние два месяца. Saba-Хвоста среди них не было. Заказчик категорически запретил беспокоить коллекционеров в клубе, резонно опасаясь, что лишний шум только повредит розыскам. Но, похоже, что розыск зашёл в тупик.

Петрович уверился в том, что искусствовед намеренно темнит и недоговаривает чего-то весьма важного для положительного результата поисков. До поры Петрович решил отложить объяснения на эту скользкую тему и зайти в проблему с другого конца. Следовало выяснить, почему вообще «Аврора стрельнула»? Какое отношение шнуровая керамика имеет к письменам на стенке таинственной пещеры? И причём тут хлысты?

Наконец, почему господин Хульгимаа так заинтересован в соблюдении секретности? Идёт ли речь о защите научных приоритетов или здесь нечто иное, более достойное секретов? Почему ручку жмём президенту, а тайные поручения даём оккупанту и лицу без гражданства? Почему так легко расстаёмся с денежками?
   
Соллаф от комментариев отказался, сославшись на то, что потерял всяческий интерес к местным проблемам и в настоящее время занят решением глобальных вопросов выживания одного отдельно взятого мудреца в постиндустриальном обществе. Однако выслушав суть проблемы, он предложил Петровичу встретиться с членкором международной Академии гуманитарных наук, аттестовав его как очень толкового члена и коррес-пондента. Пенсионер уловил в словах мудреца лёгкую издёвку, но спорить не стал. В конце концов, а какая ему разница, кто поможет взять след? Шустрый членкор может оказаться полезнее равнодушного Соллафа.
Членкор Зубов весьма кстати оказался коренным местным  жителем, хорошо знающим реалии Причудья и Южной Эстонии. Он деловито протянул Петровичу заскорузлую ладонь с чёрной каймой под короткими остриженными ногтями.
— Фёдор Иванович, можно просто Фёдор. Я уже в курсе дела, но хотел бы выс­лушать, что называется из первых рук.
Петрович добросовестно, но всё же со значительными сокращениями пересказал ему историю таинственного документа и безрезультатных поисков коллекционера Хвоста. 
— Ein krummer Steken wirft keinen geraden Schatten! — Радостно воскликнул членкор. — Как говорится, кривая палка не даёт прямой тени!
Петрович очень вежливо изобразил на лице недоумение.
— Почти уверен, что речь идёт о геологии Южной Эстонии. Более у нас нигде нет карстовых пещёр такого размера, чтобы в них можно было устраивать радения. Искать надо на возвышенности Хаанья.
— Простите, Фёдор Иванович, но речь пока идет не о поисках пещёры, а поисках коллекционера Хвоста и оригинала документа. Поиски пещёры, вероятно, задача следующего этапа.
— Всё равно Хаанья. Происхождение вашего документа из Хаанья. Там и ищите.
— Благодарю вас за совет.
— Das Fragen kostet kein Geld! — весело откликнулся членкор.
— Простите?
— За спрос денег не беру! Однако подумать обещаю.
Зубов думал ровно один день и сам напросился на новую встречу. Такая поспешность в необходимости пообщаться лично вызвала у пенсионера подозрение в хронофагии: «Теперь время крадут все, кому не лень. Даже академики».
— Trinke, wenn du am Brunnen bist!
Петрович, пожимая заскорузлую ладонь членкора, поморщился.
— Ах, это! — Уловил эмоции Петровича Зубов. — Это тоже самое, что куй железо, пока горячо! Я народный академик, а не какой-нибудь там штафирка, отродясь жизни не нюхавший. Знаете, сколько я построил за свою жизнь? То-то! Мне давно пора присвоить звание заслуженного эстонского строителя!
Членкор остановился и перевёл дух. Петрович ждал молча.
— Изучил я вашу проблемку. Вопрос, конечно, не простой. Очень даже не простой. Ох, вы сейчас удивитесь!
— Я весь внимание! — Подыграл Петрович.
— Вам доводилось изучать народный эпос Фридриха Крейцвальда? Нет, так слушайте! Я для вас специально выписку приготовил.
— Позвольте…
— Вот и не позволю! Хорошо сразу не бывает, — членкор улыбался всеми своими вставными зубами. — Gut Ding will Weile haben!
Зубов торжественно водрузил на нос очки и развернул лист бумаги в линеечку, явно выдранный из школьной тетради.
— Вот слушайте, песнь седьмая. Калев возвращается в отчий дом и слушает рассказ старшего брата о его скитаниях. А теперь внимание: братец всё время поминает некие островершинные горы числом восемь. Сначала он повстречал в горах медную деву, потом серебряную деву и, наконец, золотую. Медная и серебряные девы не смогли ответить на вопрос, где искать тетёрочку, потому что не умели говорить, а вот золотая дева оказалась разговорчивой. Я тут кое с кем посоветовался, ein Mann ist kein Mann, и пришёл к выводу, что в документике вашем упоминается золотая дева. Нечто вроде местного идола и оракула одновременно.
Петрович вздрогнул, вспомнив свое посещёние оракула в подземельях под Таллинном и разговор и утопленной в дерьме Пифией.
— С чего бы у вас такая уверенность?
— Вы, должно быть, обратили внимание на то, что старший брат Калевипоэга ходил по горам? А, где у нас горы? Правильно, возвышенности Хаанья и Отепя!
Петрович всё ещё не мог врубиться в логику членкора.
— А теперь посчитаем горы. На Хаанья Суур-Мунамяги, это раз, Вялламяги, это два, на Отепя Кутсе, это три, Харимяги, это четыре, Вяйке-Мунамяги, это пять! Ну?
— Что, ну? В эпосе речь идет о восьми горах, причём островершинных, а Суур-Мунамяги потому и зовется гора-яйцо, что она куполообразная.
Петрович наглядно продемонстрировал способность к логическому мышлению. Считать до десяти он ещё не разучился и может отличить гору-яйцо Мунамяги от остроконечной Джомолунгмы.
— По-русски это называется der Adler fliegen lehren! — Пискнул от восторга членкор. — Не учите орла летать! Не учите учёного учиться! Не учите отца е-э… Впрочем, не к месту. Гор-то пять, но если наложить маршрут старшего братца на карту, то получается, что на обратном пути он снова проходил по Кутсе, Харимяги и Вяйке-Мунамяги! Это ещё три горы, итого получается восемь! Feuer macht Rauh!
— Допустим, восемь, но яйцеобразность наших гор общеизвестна, а в эпосе речь идет об остроконечных вершинах. Что вы скажите об этом противоречии?
Внезапно членкор перестал хихикать. Лицо его приняло озабоченное выражение.
— Нет дыма без огня. Не вулканы, конечно, но гипотеза есть, боюсь только, что она вам не понравится, слишком, знаете ли, смелая.
— Излагайте прямо, — попросил Петрович, — без затей. У меня нет времени на сантименты.
— Вы правы, Zeit ist Geld. У нас нет ни времени, ни денег. Да, забыл вам сказать, что на равнине братец Калевипоэга первой встретил оловянную деву. В нашем случае олово символизирует равнинный север, золото это юг, медь это восток, а серебро это запад. Вы когда-нибудь задумывались, почему из пяти эстонских гор две носят парное название?
Пенсионер сконфуженно промолчал. Он ничего не знал об эстонских горах, никогда не был в Отепя и не взбирался на Суур-Мунамяги, не бродил по отрогам Кутсе и Харимяги. Это был существенный пробел в познавательном краеведении. Петровичу на пару секунд сделалось стыдно. Стыд был жгучим, но быстро прошёл.
   
Членкор оказался прав. Гипотеза произвела на Петровича сильное впечатление. На первый взгляд полнейший бред, но в контексте развития мировой истории даже абсурду есть место и логическое объяснение. Если принять гипотезу Зубова в качестве рабочей, то поиски документа и его хозяина приобретали вполне конкретный смысл. Когда Петрович изложил гипотезу заказчику, то неожиданно встретил полное понимание.

— Ага! — Отреагировал господин Хульгимаа. — Значит, говорите, нет дыма без огня? Он так и сказал? Что вы говорите! Какой умный человек! Это сильно меняет дело.

Искусствовед на минуту задумался. Петрович равнодушно смотрел в окно, наблюдая за движением в начале улицы Виру.

— Уважаемый Николай Петрович, — заказчик даже закашлялся перед тем, как объявить о своем неординарном решении, — у вас только что образовалась заграничная командировка.
Пришёл черёд Петровича от изумления выпучить глаза. «Командировка! Заграничная! Интересно куда?»
— Вам приходилось бывать в Египте?
— Вечерней лошадью и только проездом, — съязвил Петрович. — Простите, но я так далеко отдыхать не езжу, а всё потому что танка у меня нет.
— Всё шутите. Я сам не могу сейчас покидать Эстонию, поэтому ехать придется вам. Вы говорите по-английски?
— Со словарем, — снова съязвил пенсионер.
— Впрочем, это не важно. Я подготовлю вам командировочное задание и к вечеру выясню, когда будет ближайший рейс на Каир.
Вечером заказчик сообщил, что прямых рейсов из Таллинна в Каир нет и, что лететь с пересадкой через Хельсинки, Стокгольм или Копенгаген выходит слишком дорого. 
— Я так понимаю, что командировка отменяется?
— Отнюдь, Николай Петрович. Я только что приобрёл на ваше имя горящую турпутевку в Нувейбу. Это Синайский полуостров. Вылет завтра ночным рейсом. В гостинице вас будут кормить дважды в день, поэтому выплата суточного вознаграждения временно отменяется. От Нувейбы до Каира около четырехсот километров. Я дам вам деньги на транспорт, там это недорого, но всегда следует поторговаться. Инструкции и ваучер на путевку получите завтра в аэропорту перед вылетом. Ваш паспорт в порядке?
— Как будто.
— Визу получите прямо в самолете.
— Хорошо, — удивлению Петровича не было предела.
— Надеюсь, вы понимаете, что мне приходится идти на вынужденные меры, и на вас я возлагаю определённые надежды.
— Как будто.
— В таком случае, до завтра!

Петрович положил трубку и принялся изучать в энциклопедии карту Синайского полуострова. Полуостров клином врезался в Красное море по направлению с севера на юг. На острие клина знаменитый курорт Шарм Эль-Шейх, чуть севернее по берегу Акабского залива Дахаб, а ещё севернее порт Нувейба. Между Нувейбой и Каиром на несколько сот километров простираются горы Синая. Где-то здесь легендарная вершина, на которой Господь вручил Моисею скрижали с десятью заповедями.  
   
В салоне лайнера было шумно. Возбужденные туристы делились впечатлениями. Компания из Выру пустила по рукам пластиковую фляжку сначала с водкой, потом с египетским виски. Петрович почему-то каждый раз оказывался на пути движения фляжки. Но ещё больше, чем шумные туристы из Выру, его раздражали мухи, которых при посадке в Шарм Эль-Шейхе набился полный салон. Между тем следовало тщательно обдумать результаты командировки до прилёта в Таллинн…

Аэропорт Шарм Эль-Шейха встретил Петровича керосиновыми парами душной южной ночи. Но это был ещё не конец путешествия: предстояла двухчасовая поездка в микроавтобусе до Нувейбы. Дорогой Петрович ничего не увидел. Фары то и дело выхватывали из темноты какие-то осыпи серых камней.  Спать не хотелось. Времени на осмысление инструкции было хоть отбавляй. Полученный от клиента пакет он распечатал ещё до того, как лайнер оторвал шасси от взлётной полосы. Внутри был ещё один запечатанный конверт и короткая записка: «Каирский музей древностей, доктор Мохаммед Салех. Передайте письмо и дождитесь ответа. Оставшимся временем можете распоряжаться по своему усмотрению». К записке прилагалась визитная карточка Мохаммеда Салеха, к сожалению, на арабском. Петрович покрутил второй конверт и со скуки полез в туристический проспект. Через пять минут он выяснил, что в Каире нет музея древностей, но зато есть Египетский национальный музей. Командировка обещала быть исключительно познавательной.

До Нувейбы автобус добрался уже в четвёртом часу утра. Петрович получил ключ от своего номера, и носильщик проводил его к боксу в одноэтажном рядном домике. Спать не хотелось. Набор телеканалов показался пенсионеру удивительно бестолковым, но особенно его восхитил коммер-ческий канал на украинском языке: Верка Сердючка отстирывала «плямы» то «Ванишем», то «Тайдом». Пощелкав пультом, он остановился на старом фильме с Клинтом Иствудом. Грязный Гарри резво гонялся за маньяком. Наконец, усталость от путешествия взяла своё.

Утром Петрович с удовольствием завтракал на берегу моря: белоснежный козий сыр, свежие лепешки, горячий каркаде. Солнце уже стояло почти в зените и припекало голову. Совершив под его палящими лучами небольшую прогулку по пляжу, приобрел в сувенирной лавочке соломенную шляпу. Торговец посоветовал эфенди арендовать джип, если он действительно собирается в Каир, и снабдил телефоном своего приятеля. Слегка удивившись, турецкому обращению «эфенди», Петрович отправился в номер и уже через четверть часа торговался за аренду джипа. Хозяину не хотелось тащиться в Каир ради одного только пассажира. Он предлагал экскурсии на гору Моисея, в монастырь Святой Екатерины, в Цветной каньон. Петрович с негодованием отметал все предложения и твердил заученную наизусть формулу: «Каиро! Уан хандрид фифти бакс!» Наконец, торговец сдался: «Two hundred!» И для наглядности показал Петровичу рожки из двух пальцев на манер латинской буквы «V». Ударили по рукам, и сотня долларов задатка перекочевала в руки хозяина джипа. Выезд в Каир назначили на одиннадцать часов вечера.

Большую часть дороги до предместий Каира Петрович дремал. По левую руку тянулись бесконечные скалы, а по правую руку изредка были видны огни селений по ту сторону Акабского залива.

— Saudi Arabia, — пояснил водитель.
Пассажир сонно кивнул головой.
— Iordania, — водитель махнул рукой куда-то вперед.
Петрович снова кивнул.
— Israеl! — Водитель ткнул пальцем в лобовое стекло перед пассажиром, потом ткнул в темноту прямо перед собой. — Kairo!

Окончательно Петрович проснулся, когда джип вкатился в предместья Каира. Часы показывали без четверти семь. До открытия музея оставалось почти три часа, и Петрович решил посмотреть на знаменитые пирамиды.

Миллионный город, утопающий в дымке, уже проснулся, но ещё не спешил показываться на улице. Центр проскочили легко, но на подъезде к Гизе все участники уличного движения словно сошли с ума. Гам, рев моторов, какофония автомобильных сигналов, облака выхлопных газов…

Он был поражён, когда обнаружил, что мегаполис обнимает плато Гизы уже с трёх сторон, вплотную подступая к ограде некрополя. Вход в Некрополь открывался с восьми утра, и путешественник решил совершить верховую прогулку по улицам Гизы. Лошадка под седлом плавно пронесла его по мусорной свалке под забором некрополя и вынесла на узкую улочку. В пространстве между домами открывались живописные виды на пирамиду Хеопса. С площади перед Сфинксом всадников прогнали вооруженные потертыми автоматами Калашникова полицейские.

Въезд в некрополь на джипе обошёлся всего-то в сотню египетских фунтов. Дорога поднялась на плато, и взгляду открылись пирамиды Хеопса и Хефрена — две кучи камней, образующие почти правильные пятигранники. Оба сооружения разделяют полторы сотни метров, а если обернуться назад, то открывается панорама Каира, слегка подпорченная дымкой. По автомобильной стоянке, расположенной между пирамидами, уже бродят туристы и шныряют мелкие торговцы сувенирами. Вход в пирамиду Хефрена был открыт для посетителей, но лезть в чужую могилу пенсионер отказался. Водитель недоуменно пожал плечами: западные туристы так себя не ведут, у этого типа нет даже простенькой «мыльницы».

Петрович не удержался и за десять фунтов приобрел серый хлопковый платок в стиле Ясира Арафата. Пирамида Хеопса не произвела на него ровным счётом никакого впечатления. Глаз был просто пресыщен картинкой с телеканала «Discovery». На выезде с плато осмотрели Сфинкса. Загадочный Сфинкс тоже не произвел на Петровича ожидавшегося впечатления. Если верить «Discovery», то это парадный портрет фараона исхода Рамзеса Великого, современника библейского Моисея. Фараон с провалившимся носом безучастно смотрел поверх туристов и охранников на верблюдах, куда-то в сторону Каира. Между лапами копошились арабы-рабочие. Раскопки здесь не прекращаются ни на минуту, каждый день принося погребальные предметы и открывая древние захоронения. Вот и сейчас рабочие под надзором двух охранников с автоматами выносили откуда-то из раскопа тяжелую плиту, украшенную цветными барельефами.

— Look! Look! — Воскликнул водитель, указывая на рабочих.
Вслед за плитой из раскопа на носилках вынесли человеческое тело, обернутое тканью.
— Mummy! Mummy! Look, mummy!

Петрович уже и сам увидел мумию. Почерневшие от бальзама погребальные бинты раздувал легкий ветерок. Японские туристы, как по команде, вскинули фотоаппараты, фиксируя удачные кадры. Охранник лениво и бесцеремонно отогнал наиболее любопытных японцев прикладом автомата. Поскольку Петрович не размахивал ни фотоаппаратом, ни видеокамерой, то охранники не обратили на него никакого внимания, когда всего в нескольких метрах от него проплыли носилки с мумией. Кончик одного из бинтов оборвался, и ветер понес его вверх по дороге. На потерю никто из охранников не обратил внимания, однако, сразу десяток японцев рванул за необычным сувениром.
Петрович протянул визитку доктора Салеха хозяину джипа и жестом попросил сделать звонок. Через час Салех — интеллигентного вида араб в европейском костюме ждал его на верхней палубе плавучего ресторана. Голубым Нил можно было назвать только с большой долей фантазии. Здесь, в центре Каира, он ничем не отличался по цвету от Дуная в Будапеште или Темзы в центре Лондона.

— Speak English?
—Петрович тяжело вздохнул.
— Русский?
— Да! – обрадовался пенсионер. — Русский! Из Эстонии!
— Не надо так громко, я хорошо понимаю по-русски. — Салех сделал приглашающий жест. — Что будете пить? Чай? Кофе?
— Каркаде.
Салех сделал заказ. Помолчали. Петрович протянул арабу конверт.
— Что здесь?
— Не знаю. Это просил передать вам господин Хульгимаа. Он просил меня привезти ответ.
Араб вскрыл конверт и вынул из него схему и почтовую карточку с изображением Суур-Мунамяги. На схеме была обозначена роза ветров и нарисованы пять вершин с указанием высоты. Салех внимательно изучил схему.
— Which one? — Доктор Салех протянул Петровичу фотографию. — Простите, которая из них?
— Эта! — Пенсионер уверенно указал на схеме отметку «318 метров».
— Очень интересно! — Араб снова углубился в изучение схемы. — Где это?
— В Эстонии.
— Где эта Эстония?
— Где? — Поперхнулся каркаде Петрович. — Это в Европе, Балтийское море, Финский залив.
— Далеко от Ленинграда?
— Петербурга. Теперь это называется Петербург. Часов шесть на автомобиле.
— Очень интересно! На север иди на юг?
— На Юг, в сторону Латвии.
— Вы там бывали?
— Не успел пока ещё, — в голосе Петровича прозвучало искреннее сожаление.
Араб вынул из кармана небольшую лупу и принялся рассматривать открытку.
— Передайте вашему доверителю, что это очень интересная информация. Я бы хотел знать подробности. Можно ли вместо схемы прислать аэрофотосъемку или снимок из космоса? Только пусть не пытаются подсунуть google-map. Надеюсь, это понятно?
— Ну не знаю, — пожал плечами Петрович, понятия не имевший о том, что такое google-map, — думаю, что это очень дорого.
— Деньги не имеют значения. Пожалуйста, узнайте точно: есть или нет, если нет, то о какой сумме идет речь и как быстро можно получить.
— Это всё?
— Всё, что я могу сказать сейчас. Держите меня в курсе дела. Кстати, кто ещё знает об этой схеме?
Петрович не был уверен, что вправе разгласить конфиденциальную информацию, но по тону Салеха понял, что ответ имеет для него какое-то значение.
— Я знаю о двоих. Один из них пропал. Второй дал нам подсказку.
— Постарайтесь ограничить доступ к информации. Это всё. Пока всё.  
Хвост спрятался. Не то, чтобы он сильно испугался, но осторожность была вполне уместна. Хвоста прижимали несколько раз в жизни и по разным поводам, но чтобы так нагло — впервые. После встречи с искусствоведом Хульгимаа коллекционер неожиданно обнаружил за собой слежку. Пару раз его цепляли от антикварных магазинов и водили по городу, а в последний раз повели прямо от дома. Профессиональной слежку вряд ли можно было назвать, но даже в таком виде она раздражала Хвоста до невозможности. Ещё при советской власти, когда перепродажа старинных книг и антиквариата в мелких размерах квалифицировалась как спекуляция, он приучил себя к осторожности. Покидая антикварный магазин или букинистическую лавку, следил, чтобы не было провожающих – «хвоста» на профессиональном жаргоне разведчиков. Привычка стала весьма актуальной в первые годы дикого капитализма, когда неосмотрительность после удачной сделки могла привести на кладбище. К середине девяностых годов имя забылось, осталось только напоминание об осторожности — Хвост, на эстонском — Saba.

Недолго думая, Хвост решил спрятаться в норку. Комнату в общежитии семейного типа он приобрел лет десять тому назад и с тех пор держал её на крайний случай. От общежития почти ничего не осталось. Зимой здесь не топили и отключали воду, чтобы не разморозить трубы. Полы в коридоре давно провалились, окна на лестничной площадке были выбиты, но здесь никто не задавал лишних вопросов.

Утром Хвост легко оторвался от сопровождения и, пропетляв по городу, нырнул в магазин «Second hand». Из магазина он вышел другим человеком: светлые хлопчатобумажные брюки, такая же куртка, цветастая панамка и солнцезащитные очки. На шее на шнурке болтается «мыльница». Вместо привычной полевой сумки на плече элегантный рюкзачок. На вид небогатый финский турист, которого больше интересует водка, чем достопримечательности средневекового города.

На Ратушной площади Хвост обнаружил обрубленный утром «хвостик». Двое парней и девушка плотно обложили антикварный магазинчик Волли, видимо, рассчитывая вновь сесть на хвост коллекционеру. Пощелкав для вида «мыльницей», Хвост удовлетворил свое тщеславие, типа «я от бабушки ушёл». Набив рюкзачок пивом и мясной нарезкой, он на трамвае отправился в свою норку. Перед тем, как свернуть к общежитию, Хвост вынул из мобильного телефона Sim-карту «Tele 2» и без всякого сожаления выбросил в помойку. В ближайшем киоске приобрел стартовый пакет «Zorro». По уму следовало бы сменить и трубку, поэтому на рынке за гроши была приобретена устаревшая модель «Nokia».

Дожидаясь, пока проявят пленку и отпечатают фотографии, Хвост пытался найти в событиях последних двух недель ключевое звено. По всему выходило, что таким звеном был последний сбор коллекционеров и приобретение коробки со старыми бумагами. В основном это был мусор, но пара дорогих открыток с пароходами, курсировавшими в начале прошлого века на линии Таллинн-Хельсинки, окупила все расходы. Потом нашелся обрывок бумаги с текстом, который Хвост показал Хульгимаа. Потом в карманном ежедневнике издательства «Отто Кирхнер» на учебный сезон 1912-1913 годов обнаружилась непонятная схемка: «лесная дорога», «тропа», «овраг», «гора», «вход в пещеру». Логично было предположить, что схема каким-то образом дополняет текст о радениях хлыстов.

Обнаружив схему, Хвост внимательно просмотрел каждую страницу ежедневника «Товарищ». Это был календарь для учащихся воспитанника 2 роты пятого класса «Школы Юнгов Кронштадта» Эдуарда Шульца. В календаре содержались довольно подробные сведения о его хозяине. Родился в воскресенье 28 июня 1895 года, окружность груди при спокойном дыхании 89 сантиметров, вес 4 пуда и 10 фунтов. Последняя перенесённая болезнь — лёгкая простуда в октябре 1912 года, характер ровный, но себялюбивый, темперамент средний, излюбленные занятия чтение, музыка и танцы. Любимыми писателями юнги Шульца были Гоголь, Лермонтов, Толстой, Шеллер-Михайлов и Оскар Уайльд. Рядом с личными сведениями вклеена карта Европейской части России с указанием железных дорог и судоходных рек. Вот расписание уроков и дежурств, список местных и ведомственных праздников, иноверческий и православный календари, расписание пасхалии и затмений, театральный листок, концертный листок, путевые заметки, корреспонденция, семейная хроника, приход и расход, словарь иностранных слов и много чего ещё.

Первым делом Хвост принялся изучать семейную хронику, но в разделе значились только письма, полученные и отправленные. В основном переписка шла с Ревелем: Кристина, Эдит, Лулль, реже Аманда. Писем домой и из дома отмечено всего несколько. Ненароком выяснилось, что надписи на схеме сделаны как будто чужой рукой. На обороте листа со схемой Хвост обнаружил пометку, на которую ранее не обратил внимания: «На фотокарточке отмечено знаком Х». Что за фотография? Крестиком или цифрой на фотографиях обычно отмечали важных лиц. Что же было отмечено на той фотографии?

Получив снимки своих преследователей, Хвост добрался до общежития. Открыл банку пива и пакет с нарезкой из копчёной колбасы. Окончив трапезу, тщательно вымыл руки и, не особенно рассчитывая найти что-то конкретное, принялся перебирать пачку старых почтовых карточек, приобретённых вместе с бумагами. Виды президентского дворца в Ору. Никаких отметок. Развалины орденских замков в Везенберге и Гапсале. Чисто. Исток Эмайыги. Пусто. Ревель, Ратушная площадь. Опять пусто. Вид на Суур-Мунамяги, озеро и гора Валлимяги в Пайде, виды Тойла и Нарва-Йыесуу, пляж в Пярну. Трижды Хвост перебрал фотографии, но знака на них так и не нашёл. Впрочем, он и не особенно рассчитывал так легко обнаружить третий элемент головоломки, дополняющий записку и схему.

Хвост принялся снова листать календарь. Возможно, он пропустил что-то важное?
    
Утром по радио сообщили, что кардинал Йозеф Рацингер избран новым папой. Бывший член Гитлерюгенда, дезертир, кардинал и глава Конгрегации по делам веры принял имя Бенедикта XVI.

— Новый папа, принимая имя Бенедикта XVI, подчеркнул свою приверженность к миротворчеству, — бубнил комментатор программы новостей — В Отделе внешних церковных сношений при Московском Патри-архате считают, что папа, который является консерватором и противником однополых браков…

«Причём здесь это? — Петрович на минуту задумался. — Почему они не говорят о главном?»

—… понтификат семидесятивосьмилетнего прелата будет корот-ким. Однако он надеется за отпущенное ему время укрепить добрые отношения с Православной Церковью.
— В заключение о погоде, — бубнёж комментатора сменил вкрад-чивый женский голос. – Небывалое природное явление зарегистрировано на Суур-Мунамяги. Накануне вечером при совершенно ясном небе мощный электрический разряд ударил в вершину горы, вызвав её свечение, продолжавшееся в течение часа. Последний раз подобное явление наблюдалось на Мунамяги в начале прошлого века. Сегодня в Таллинне ожидается сухая, ветреная погода без осадков, давление составляет 760 миллиметров ртутного столба, медленно повышается, температура воздуха …

Сообщение о свечении вершины Мунамяги заставило Петровича забыть и о погоде, и обо всех домашних делах сразу. Для тех, кто понимает, новость была экстраординарной. Действительно, когда в последний раз в утренних новостях упоминали самую высокую гору в Эстонии?

После возвращения из Египта и доклада заказчику о результатах поездки в Каир, Петрович остался временно не у дел. Господин Хульгимаа так и сказал: «Поиски свернуть до прояснения обстановки. Начисление суточных временно прекращается. Если обстановка изменится, я найду вас сам».

Получив честно заработанные деньги, Петрович и не подумал обижаться. Пять дней, проведённых за счёт заказчика в Нувейбе, произвели неизгладимое впечатление. Теплое море, вдоволь солнца, завтраки и ужины с видом на Акабский залив — с лихвой компенсировали все неудобства. Сообщение о Мунамяги заставило мысли вернуться к работе. Надо прямо сказать, что ни академик гуманитарных наук, ни доктор Салех не убедили его в том, что вздорная теория вообще заслуживает какого бы то ни было внимания. Мысли его сосредоточились на поисках Хвоста. Уж это точно проблема! Сгинул человек без следа, ни имени настоящего, ни адреса. Может червей кормит или рыб, а, может, кормит крыс. «Как там это у Шекспира сформулировано? — Задал вопрос сам себе Петрович. — Король ест рыбу, рыба съела червя, на который она попалась, червь пообедал королем, которого закопали в землю. Круговорот белка в природе – цепочка, мать его!»

Пищевая цепочка навела Петровича на идею, как можно найти Хвоста. Утром следующего дня он отнес в редакции еженедельников «День за днем» и «Вести недели» короткие объявления. Ждать оставалось всего два дня. Чтобы скоротать время, частный детектив по наущению мудреца Соллафа разыскал настоящего антисемита Эдика Шмуля. Антисемит оказался вертлявым, беспокойным человечком. Речь его была засорена двумя известными на весь Таллинн паразитными выражениями, которые он тут же выдал Петровичу.

— Хотите кофе?
— Говно вопрос!
— За углом кафе «Нарва».
— Нарва? Не ту страну назвали Гондурасом! А вы говорите Нарва!
— Кофе «да» или кофе «нет»? — Уточнил Петрович.
— Я же сказал, говно вопрос!
— Так, понятно, значит, кофе «да».
Выслушав Петровича, Шмуль крепко задумался. Тема местного халдейства изначально представлялась ему скользкой, но... Но просил Соллаф. Этому кровопийце в белом халате отказать трудно, будешь потом грибок кормить до скончания дней.
— Говно вопрос, — наконец, отреагировал официальный антисемит, – полное говно. Вы зна­комы с историей древнего мира? А с историей евреев? История Египта? Библейская история?
— Как будто в общих чертах.
— Мм-да... Не ту страну... Впрочем, делать нечего. Кстати, вам известно, что я антисемит?
— Как будто.
— Вас это не пугает?
– Как будто нет.
— Жаль! Жаль, Николай Петрович, меня это всегда тревожит. Это всегда со мной. Однако делать нечего. Что вам известно об истории Исава?
— Исав продал свое первородство младше­му брату Иакову за миску похлебки и кусок хлеба.
— Браво, Николай Петрович! — Совсем по-детски возрадовался Шмуль. — Вы избавили меня от занудства. Ну и как вам эта история?
— Практически никак.
— Говно вопрос, говно, Николай Петрович! Знаете, почему? Потому что в этой паскудной истории вся история евреев.
— Вы преувеличиваете.
— Отнюдь. Вам приходилось слышать о богоизбранности евреев? Нет, нет, нет! Только не надо путать с народом-богоносцем. Великий русский народ, вот настоящий богоносец! Иаков, считающийся прародителем всех евреев, купил у несчастного Исава его первородство за дневную пайку!
— В чём фишка, господин Шмуль?
— Говно вопрос! Впрочем, для вас я Смуул. Смуул это такая эстонская фамилия. Понятно?
— В чём фишка, господин Смуул?
— Экий вы, право, бестолковый Николай Петрович! Фишка, как вы изволили выразиться в том, что Иаков, воспитанный матерью, купил не просто первородство. Он купил всё, включая бога, а заплатил сущую ерунду. Он заплатил за первородство Исава и за его бога миской чечевичной похлебки, которая и без того принадлежала старшему брату по праву его первородства. Это была фантастическая сделка, особенно учитывая бога. Всё за ничто! Кроткий Иаков стал родоначальником всех евреев, а бестолковый Исав прародителем всех гоев. Вот, почему я антисемит!
Петрович был несколько озадачен. Гой? Всю свою сознательную христианскую жизнь он считал себя иафетянином — потомком благоразумного Иафета, сына благочестивого Ноя. Причём тут Исав?
— Вижу недоверие во взгляде. Вопрос говно, просто надо внимательно читать Ветхий завет, особенно Книгу бытия. Авраам родил Исаака. Исаак уже был почтенным старцем по тогдашним понятиям, когда взял в жены Ревекку дочь Вафуила Арамеянина. В свои сорок Исаак был ещё достаточно крепок и Ревекка зачала двойню. Братья начали ссориться за первородство ещё в утробе. А бог сказал Ревекке, что в её чреве два племени: племя рабов и племя господ. Первым родился Исав. Вторым из утробы появился Иаков, державший старшего брата за пятку. Исав получил первородство, а Иаков удачно прикупил бога. Книга Бытия глава двадцать пятая.
— Я спрашивал вас о халдеях, причем здесь первородство Исава?
— Причём здесь первородство? Говно вопрос, Николай Петрович! Вы были невнимательны. Мать Исава и Иакова была дочерью Вафуила Арамеянина.
— Что из того?
— Что?! Не ту страну назвали Гондурасом! Они не евреи!
— И что из того?
— Говно вопрос! Они арамейцы! А я антисемит!
— Простите, господин Смуул, но вы окончательно меня запутали. Я потерял нить ваших рассуждений.
Эдик Шмуль возбужденно забарабанил пальцами по столешнице. На блюдце зазвенела кофейная чашка. Такой тупой иафетянин попался ему впервые. «Ну, Соллаф, удружил! — Эдик почесал кончик носа. — И что теперь прикажите с ним делать?»
— Я был бы вам чрезвычайно признателен, господин Смуул, — терпеливо продолжал Петрович, — если бы вы, пропустив излишние подробности, связали историю Иакова с халдеями.
Шмуль перестал барабанить пальцами по столу, поощряя иафетянина к продолжению монолога.
— Мне уже дважды приходилось сталкиваться с тайной деятель-ностью халдеев. Каждый раз, когда я пытался разобраться в ситуации до конца, возникали проблемы, каким-то образом связанные с халдеями. И каждый раз, вмешивался кто-то невидимый, но достаточно могущественный.
«Типичные приметы жидомасонского заговора, — Шмуль оставил в покое кончик носа. — Зачем ему это?»
— Видите ли, господин Смуул, это какая-то паутина, и все нити сходятся здесь, в Эстонии, а в центре таинственные халдеи. Поймите, для меня это важно.
— Понимаю, говно вопрос! Но это не халдеи, это арамейцы.
— Простите?
— Арамейцы. Потомки Ревекки и её сына Иакова.
Шмуль снова забарабанил пальцами по столешнице, привлекая внимание за соседними столиками. Петровичу уже изрядно надоела вся эта бесконечная бодяга с первородством, заговорами и антисемитом, который и сам изрядно смахивал на... 
— Вы хотите, чтобы я пропустил подробности? Говно вопрос! Хвосты обрубим! Вы спрашивали меня, почему я антисемит?
Петрович такого вопроса не задавал, но утвердительно кивнул головой. Возможно, что теперь, выплеснув главное, фонтан, наконец, иссякнет.
— Антисемитизм придумали сами евреи, простите, арамейцы. Антисемиты это не те, кто их не любит, а те, кого они сами считают своими врагами. Антисемитизм слишком широкое понятие, подразумевающее нелюбовь ко всем без исключения потомкам Сима. Не ту страну назвали Гондурасом! Можно ли не любить сразу треть человечества?
— Нельзя, — согласился Петрович. — И что же халдеи?
— Говно вопрос! Потомки Иакова, выкупившего первородство, семиты, но не евреи. Они арамейцы. Исав же стал прародителем всех гоев семитского происхождения, включая и самих евреев. Таким образом, богатые и благополучные евреи это в действительности арамейцы, а бедные и гонимые евреи это и есть настоящие евреи, утратившие своё первородство. Евреи-арамейцы заправляют на Wall Street, евреи-гои умерщвляются в газовых камерах Освенцима, горят в печах Треблинки и Бухенвальда. Для арамейцев банки, виллы и шикарные лайнеры, для гоев Бабий Яр и концлагеря в Клоога и Вайвара.
— А халдеи? — Петрович начал терять терпение.
— А что халдеи? Говно вопрос! — Шмуль прищемил пальцами кончик носа. — Нет никаких таинственных халдеев. Это настоящие эстонцы. Настоящие эстонцы — это арамейцы.
«Сумасшедший антисемит, — осенило Петровича. — Соллаф! Вот дерьмо! Подсунул замануху! Философ называется!»
— Я не псих, — Шмуль перестал разминать кончик носа и принялся нервно теребить мочку правого уха. — Настоящие эстонцы — это арамейцы, если хотите, халдеи. Все прочие – гои. Настоящие евреи — это тоже гои. Мне жаль себя, мне жаль их тоже.
— Вы же антисемит, господин Смуул!
— Говно вопрос, Николай Петрович. Ну, какой я антисемит? Просто мне не по душе поступок Иакова. Надул старшего брата, вместе с первородством прикупил бога, обманул слепого отца, получив вместо Исава отцовское благословение, купил всё, заплатив смехотворную цену. Исав был искусным звероловом, Иаков — маменькиным сынком. Исав проводил время в полях, Иаков — в шатрах. Мягко спал, сладко жрал. Откройте Книгу бытия и прочтите, что Иаков любил Исава за то, что ему была по вкусу дичь, которую добывал старший брат. Но мать любила только Иакова. Она научила его, как добыть первородство и обмануть отца. Кстати, этот сюжет частично использовал Шекспир в «Гамлете».
— Зачем мне это знать, господин Смуул?
— Говно вопрос! В роду Ревекки все были обманщики. Чтобы спасти Иакова от гнева Исава она отправила его к своему отцу Вафуилу. Там Иаков встретил дочь Лавана, брата Вафуила и Ревекки. Он влюбился в свою кузину, красавицу Рахиль. Лаван положил ему семь лет работы в плату за дочь. Через семь лет, когда Иаков вознамерился войти к Рахиль, Лаван подсунул подвыпившему зятю старшую дочь, слепую Лию. А за Рахиль Иаков отработал у тестя ещё семь лет. Уж как он любил её, как любил! Но Рахиль была бесплодна! Не ту страну назвали Гондурасом! Лия рожала и рожала, а Рахиль сохла и молилась. Потом бог отверз утробу её, и началось соревнование. Потом Иаков с помощью магии крепко надул своего тестя Лавана, фактически разорил дотла и тайно сбежал, но это уже другая история.
— Зачем вы мне всё это рассказываете?
— Зачем? — Печально переспросил Шмуль и вперил в Петровича помутневший взгляд. — Зачем, вы спрашиваете меня? Говно вопрос! Мой предок на горах Галаадских пощадил вора.
— Простите?
— Лаван мог извести всё семя сестры своей Ревекки, но пожалел внуков. Он должен был обрубить весь хвост, но проявил малодушие. — Смуул горестно развел руки. — И вот теперь я гой, я антисемит.
Петрович собрался было пожалеть печального антисемита, и даже раскрыл рот, чтобы произнести слова ободрения, но Шмуль опередил его.
— Говно вопрос, Петрович! Лучше колымить в Гондурасе, чем гондурасить на Колыме.

 

---

---

---

---

---

---

---

---

---

---

---

---

---

---

---