Петрович и список судьбы

 

 Гайд-парк

 
Андриян Штандартов и Архелай Стеклов двинулись вдоль трамвайной линии в сторону центра города. Инцидент в кафе ничуть не испортил их счастливого утреннего настроения. Он только слегка подкорректировал направление движения. Целью путешествия было избрано открытое кафе на горке Харью. С горки открывался великолепный вид на улицу, ведущую к Ратушной площади. Вдохновение Штандартова незаметно передалось Стеклову. Теперь оба они жаждали перформанса. Лучшего места для представления, чем горка Харью в Старом городе, не найти.

В том же направлении двигался некий высокопоставленный чиновник, курирующий настроения в русской общине. Это был молодой, высокий, мужчина с модной стрижкой и типично прибалтийской внешностью. Чиновник припарковал джип на площади Свободы и двинулся на улицу Харью пешком. Вдоль проволочного забора, ограждающего раскоп на месте домов, разрушенных во время советской бомбардировки в марте 1944 года, выстроилось человек сто пятьдесят, в основном туристы. Намётанным взглядом чиновник нашёл в толпе влюблённую парочку, а также их подопечного. Толпа внимала какому-то придурку, скачущему на досках помоста. Придурок выплевывал в толпу короткие фразы, поднося ко рту электрический мегафон.

— На нашей стороне право и свет! На той стороне улицы их нет! Истинно говорю вам, — проповедник картинно прижал к груди мегафон, выдерживая паузу, — обязанность каждого христианина не только осудить свободу вероисповедания, но также начать свой крестовый поход против язычников!
Местная половина толпы одобрительно загудела. Когда гудение утихло, кто-то крикнул по-русски: «Идиот!»
— Братья! Сила на нашей стороне! — Проповедник грозно потряс мегафоном, издавшим жалобный электрический всхлип. — Истинно говорю вам, что идею насильственного крещения разделяли и святой Бернард, и святая Биргитта!
Из толпы спросили: «И что теперь делать надо?»
— Мы объявим великий крестовый поход против язычников во всём мире. Берите пример с Америки. Америка начала свой крестовый поход в Афганистане, теперь в Ираке, а на очереди Иран и Северная Корея! Над душами неверных господствуют тёмные силы зла. Какой смысл проповедовать Сатане?! Он не слушает нас, он только глумится над нами. Если Сатана не сдается, его уничтожают! Скажите да!
— Да-а! — Вяло поддакнули из толпы.
Проповедник подпрыгнул.
— Когда вы скажете: «Да!», мы начнем уничтожать Сатану физически. Могучие демоны владеют умами язычников, и если не победить их в битве, то они никогда не дадут язычникам увидеть свет истины! Скажите да-а!
В толпе опять вяло поддакнули, видимо, для того только, чтобы поддержать клоунаду.
— Только когда мы уничтожим демонов, придёт время для слова! Время для проповеди! Запомните, что я скажу вам. Спросите себя и спросите меня, а что такое свобода совести? Я вам отвечу, если вы не знаете ответа. Свобода это — зона безопасности для Сатаны! Вот что это! Покажите мне Сатану! Покажите!
Толпа не отреагировала, ожидая, чтобы сам проповедник указал на главного демона.
— Вы не знаете?! — Взвизгнул проповедник. — Смотрите, он перед вами! Вот руины домов, разрушенных Сатаной! Это он сокрушил дома наших отцов! Наши дома! Это Сатана! Смотрите, я попираю его ногами! Из толпы крикнули по-русски: «Сам ты козел безрогий!» Теперь чиновник разглядел в толпе и поэта Штандартова, и актера Стеклова.
— Это голос Сатаны! Видите, как он боится нас! — Проповедник потряс всхлипывающим мегафоном. — Мы победили тебя, Сатана! Мы уничтожим твоего последнего идола! Вперед на Тынисмяги!

Толпа зашевелилась, теряя туристов и зевак. Оставшиеся начали скандировать: «Вон оккупантов из Европы!» Несанкционированный митинг грозил перерасти в беспорядки.
 

 
— Священная война должна нанести решающий удар по врагу! — Надрывался пастор Шлак. – Смерть будет благом для язычников!
С тыла к нему уже подкрадывались актер Архелай Стеклов и поэт Андриян Штандартов.
— Ваша терпимость — это прикрытие для тирании! Насилие стало духовным! Сокрушим последнего бронзового идола! Объявим коммунизму крестовый поход!
Штандартов взгромоздился на соседнем помосте, тоже покрывавшем руины. Перекричать электромегафон вообще довольно сложно, но Андриян сегодня был в ударе. Перекрывая технику, он гаркнул, что было мочи.
 — Я русский! Я поэт! Я советский поэт! Я последний! В смысле поэт!
Толпа ответила дружным свистом и улюлюканьем. Поверх голов пролетело недоеденное мороженое и шлепнулось под ноги Штандартову. Пастор навел на него мегафон.
— Сатана! Сгинь! Рассыпься!
Штандартов не рассыпался. Он запустил пятерню в шевелюру и взлохматил вихры. Потом ловко пнул ногой мороженое. Стаканчик отлетел и, ударившись о сетку ограждения, осыпал толпу брызгами крем-брюле.
— Я прочту вам! Последние! Советские! Песни! Слушайте! Горлана! Главаря!
Из толпы вылетело ещё одно недоеденное мороженое и шлепнулось позади Штандартова.
— Перелёт! — Весело прокомментировали с той стороны ограды.
— Слушайте! — Гремел Штандартов. — Как на кладбище! На Михайловском! Где уже! Не хоронят! Совсем! Два поэта! Сидели! На лавочке! И! Беседовали! О! Любви!
Архелай, уютно устроившийся на пригорке за спиной Андрияна, со всем уважением приложился к бутылке, задрав её к небу вместе с сумкой исключительно в целях конспирации. Пастор Шлак орал в свой мегафон что-то совсем непереводимое.
— Заткнись! — Крикнули из толпы. — Дай стихи послушать!
Из толпы вылетела полупустая бутылка из-под пепсиколы и завертелась на помосте под ногами проповедника.
— А вот ещё! Стихи! — Победно гремел Штандартов. — Последние! Советские! Не за Сталина! Не за Берию! Выпьем! Мертвой! Воды! За! Империю! За! Щенячий восторг! Грабительский!..
У пастора началась истерика. Он заметался по своему помосту, размахивая мегафоном. Хотел изо всех сил пнуть бутылку в сторону Штандартова, но промахнулся. Гладкая подошва щегольского летнего ботинка прокатилась по бутылке, и нога со всего размаха, но как-то очень неловко, взлетела к небу.
— …Выпьем! Милые! За! Попустительство! Разной! Сволочи! Мефистофельской! За наживу! И за наживку!..
Проповедник извернулся и спиной рухнул в раскоп. Мегафон жалобно взвизгнул и умолк.
— Выпьем! Милые! Кто там?! Шикает?!

Толпа прильнула к решетке, не обращая больше внимания на кривляние Штандартова. Внезапно протрезвевший Стеклов подхватил сумку и, сдернув собутыльника с помоста, увлёк его за советский памятник классику эстонской литературы Эдуарду Вильде. Памятник стоял на частной земле. Вот уже десять лет наследники безуспешно вели тяжбу с муниципалитетом за перенос памятника и возвращение собственности. Бронзовый барельеф классика с отсутствующей верхней частью черепа поначалу вызывал недоумение и смех горожан. Народ от души потешался над «скальпом, снятым с классика» и «трепанацией эстонской литературы». Потом привыкли. Памятник служил наглядным напоминанием тяжкого оккупационного прошлого. Штандартов ещё порывался читать стихи, но Стеклов его бесцеремонно оборвал.

— Заткнись, наконец! Ты уже дважды читал сегодня свои стихи, и оба раза с печальными последствиями. Боюсь, что в третий раз ментуры нам не миновать. Ты меня понял?
— Понял, я понял, — кивнул буйной головой Андриян. — Скоты вы все! Я им душу наизнанку выворачиваю, а они? Обидно! Никто русского человека не понимает! А я поэт! Я пророк! В чужом отечестве, конечно.

Штандартов смахнул неподдельную слезу, навернувшуюся на ясные глаза. Между тем пастор неподвижно лежал на дне раскопа, задрав ноги к небу. По земле растекалась густая артериальная кровь, в которой медленно всплывали окурки. Рядом валялся разбитый мегафон. Имя пастора Шлака — единственного духовного лица — было украшением списка Авессалома Мужова.
 

 
Пастор Шлак погиб, как подобает настоящему народному герою. Во-первых, он принял смерть принародно, обличая сатану и его приспешников, призывая начать последний крестовый поход. Во-вторых, стоя на руинах дедовских домов, разрушенных Сатаной. А в-третьих, под аккомпанемент последних советских песен в исполнении настоящего оккупанта. Словом, погиб на боевом посту. Говорят, что такие герои, минуя Чистилище, попадают прямиком на Небеса, где некто, облечённый доверием, широко открывает перед ними врата в эстонский рай и произносит приветствие на государственном языке.

Наружка упустила объект наблюдения, но зато чиновник из лавочки углядел в толпе писателя Русова. Он набрал номер мобильного телефона, и не представляясь, задал вопрос.
— Ну, как дела?
Русов огляделся. Толпа расступалась, пропуская машину спасателей.
— Всё хорошо!
— А мне сказали, что у тебя проблемы.
— Кто сказал? — Встрепенулся Русов и осёкся.
— Источник сообщает! — В трубке послышался приглушенный смешок. — Чем занимаешься?
— Да так, — неопределенно протянул Русов, — есть кое-какие дела.
— Поговорим?
— Не могу. У меня через две минуты собрание начинается, — соврал писатель.
— Жаль. Ты уже в курсе?
— В курсе чего?
— Пастор погиб.
— Не может быть! Когда?
— Кончай дурака валять. Я стою у тебя за спиной.

Затылок Бальтазара Русова окаменел в буквальном смысле слова. Очень неприятно, когда тебя ловят на лжи, хотя бы и безобидной. «Падла всё-таки этот Евлов! — Подумал писатель. — Успел уже заложить. Ну, погоди, скотина! Доберусь я до тебя, никто не поможет!»

Внезапно обнаружилось, что Русов стал помехой движению. Остолбеневшего писателя толкали со всех сторон, а он тупо смотрел, как спасатели вскрывают проволочную сетку, хотя труп пастора можно было легко достать, просто обогнув препятствие.

Чиновник любезно распахнула правую переднюю дверцу джипа, но Русов быстро втиснулся внутрь машины на заднее сиденье.
— Мне бы не хотелось здесь торчать на виду у всего города.
— Что вас смущает? — Насмешливо спросил чиновник. — В городе только и говорят, что о нашей дружбе. Ведь мы просто дружим, не правда ли?
Русов предпочел не отвечать. Мало того, что в известный всему городу джип надо было влезать на свету и посреди города, так ведь и вылезти из него надо опять у всех на глазах.
— Ну, как ваши писатели? Что плохого про нас написали?
— Пишут ещё, — буркнул Русов.
— Вы там за ними получше приглядывайте, — ласково посоветовал чиновник. — Ну, а как ваши личные дела?
— Порядок, — снова буркнул Русов, — не жалуюсь.
— А что это за история с гороскопом?
— С каким таким гороскопом?
— Ну, не с моим же!
— Не видел я никакого гороскопа, — набычился писатель.
— Ну, не хотите, как хотите, — неожиданно легко согласилася собеседник. — А, кстати, говорят, что пастор Иллар Шлак тоже был в том списке. Вы в курсе, что два месяца назад он стал республиканцем? И друзья ваши тоже переметнулись к республиканцам.
— Какие друзья?
— Влад и Аркадий. Те самые, которые «Записки натуралистов».
— Они мне не друзья! Таких друзей за… — мысль писателя осталась незаконченной, но понятной знатокам фразеологии русского языка.
— Почему русские писатели все такие злые?
— Не знаю.
— Вы не хотите, чтобы мы вам помогли?
— Чем вы мне поможете? Может быть, оракул мой истолкуете?
Чиновник сделал вид, что знает про оракул.
— Откуда нам. У нас же одни дураки работают!
— Я этого не говорил! — Встрепенулся Русов.
— Ну, как хотите, — легко согласился хозяин джипа. — Может быть, вам деньги нужны?
— Деньги нужны всегда, — писатель, наконец, проявил неподдельный интерес к беседе. — Пусть подкинут тысяч двести на памятник Достоевскому.
— Кому-кому?
— Достоевскому.
— Ах, простите! Для меня русские писатели все на одну фамилию. Однако памятник уже стоит.
— Пусть в городе дадут деньги на благоустройство территории вокруг памятника. Мне будет легче обналичить. И спасибо — подвозить не надо, я лучше пешком.
Русов ужом выскользнул из машины.
 

 
Авессалом опоздал на встречу с Петровичем по уважительной причине. Проходя по улице Харью, он увидел проповедующего публично пастора Шлака. Зрелище настолько захватило его, что он напрочь забыл о времени. Когда бездыханное тело пастора увезли с места трагедии, и ещё одним везунчиком из его списка стало меньше, то бежать в кафе «Нарва» уже не имело никакого смысла. Астролог, ловко увернувшийся от встречи с писателем Русовым, решил в офисе сегодня не появляться. Отлаженный годами астрологический бизнес стремительно заваливался под откос.

Петрович проторчал на улице около кафе больше часа. Не дождавшись астролога, он решил провести день в библиотеке, посвятив его знакомству с третьей составляющей частью герметической триады. Астрология — свобода, освобождение от судьбы. Алхимия — равенство, делающее то, что внизу подобным тому, что наверху. Магия — братство, основанное на свободе и равенстве, дающее право низшему получать помощь высших, возвысившись до их уровня.

Прежде всего, Петрович уделил внимание чисто практическим вопросам. Например, тому, как в толпе безошибочно распознать мага. Выяснилось, что настоящий маг должен носить нижнюю прилегающую к телу одежду из белого полотна, каждая нить которого выткана девственницей. Рубаха должна быть украшена каббалистическими символами, центральным из которых является тетраграмматон. Петрович слегка удивился, когда оказалось, что тетраграмматон — непроизносимое слово из четырех еврейских букв йод, хей, вау и хей всего лишь является именем Бога. Имени Иегова или Иехова в каббале приписывалась большая магическая сила. Для занятий магией шилось одеяние из малиновых или алых шелков, спускающееся ниже колен. Петрович очень живо представил себе командорский плащ Тани Шпанц.

Маг должен защитить себя металлической пентаграммой, которую следовало носить на груди под шелковым покрывалом, надушенным благовониями. Пентаграмма должна внушать ужас духам и служить магу персональной защитой. Нечто подобное пенсионер видел на груди астролога Мужова. В дополнение к пентаграмме маг должен последовательно выковать себе меч, кинжал, нож, ланцет и иглу. Ковать оружие следовало в строго предписанные звездами периоды и закалять в крови мелких животных и птиц. Дальше пошло ещё интереснее. Оказывается, настоящий маг не отбрасывает на солнце тени. Петрович сразу же вспомнил римского прокуратора Иудеи на картине Николая Николаевича Ге. Стоящий на солнце прокуратор Пилат отбрасывает длинную тень. Иисус, стоящий в тени своей тени не имеет. Часто маги имеют выраженные физические недостатки и даже уродства. Нередки хромоногие и косоглазые маги, маги со сросшимися на руках или ногах пальцами, безобразными родинками.

Память услужливо привела в пример косоглазого астролога Валентину Гончарову, у которой одна нога короче другой. Гончарова нередко появлялась на местных телеканалах и даже имела собственную музыкальную программу на государственном радио. Петрович запомнил её, когда несколько лет назад она в эфире пообещала зрителям, что сгустившаяся с утра атмосфера, к вечеру рассеется без следа. Любопытно, что часто маги обладают ораторским и поэтическим талантом, имеют звучный голос. Если бы Петрович видел громогласное утреннее выступление Андрияна Штандартова на горке Харью, то, вероятно, заподозрил бы его в принадлежности к магам. Не знал он и того, что Штандартов носил богемные свитера с воротниками под горло, потому что с левого плеча на шею вползало огромное родимое пятно.

Творя заклинания, маг еле слышно одними губами произносит магические формулы. Самое знаменитое из заклинаний — абракадабра. В действительности это шумерское название галюциногенного гриба аббатаббари. Ну, как тут было не вспомнить бешеный успех шведской группы ABBA практически на пустом месте. А ещё на ум пришел Андрей Вознесенский:
 
«Уанджюк, что такое Абебеа?»
«Это похоже на аабебе.
Оно над Римами и Аддис-Абебами
звенит бессмертное на трубе!
 
Это священней войны и блуда,
Брижит Бардо посреди двух А.
Непостижимы Аллах и Будда,
но непостижимей Абебеа.
Все остальное белиберда -
абебеа, абебеа...»
«Уанджюк, что ж такое Абебеа?»
Уанджюк улыбнулся, губами синея,
улыбка поэта была слаба:
"Рифмовка дантовского сонета —
а —
б —
б —
а —
а —
б —
б —
а —»
Уанджюк опять ушел от ответа.
 
Даже Петрович знал ответ на сей дурацкий вопрос: абба — это просто чередование рифм мужской и женской в первых двух катренах сонета. В интерпретации Вознесенкого — это укор москвичам, не любящим поэзию. Поэзия чуть не увела Петровича далеко от темы исследования.

Маг должен уметь врачевать. Нет, не случайно медицинский факультет в Тартуском университете недавно завел у себя курсы повышения врачебной квалификации для тех врачей, кто использует в лечении черную и белую магию. Маг не может осквернить своё жилище присутствием кошек, собак или других нечистых животных. Он должен соблюдать умеренность в еде, избегать пьянства и не предаваться подобно ведьмакам любым другим излишествам.

Иерархия магов оказалась на удивление простой, всего три уровня. На низшем уровне — толпы колдунов, ведьмаков и некромантов, пользующихся черной магией для причинения обыкновенного мелочного вреда. В этом их главное отличие от равноуровневых колдуний, которые имеют природный дар и склонность к врачеванию. Колдуньи второго уровня имеют природный дар наводить порчу, а врачевать не умеют. Маги соответствующего уровня — это уже возвышенные и благородные колдуны. Им дано видеть иные миры. Маги первой ступени имеют врожденный дар и редко поднимаются на следующий уровень, потому что это уровень магов, достигших совершенства тяжёлым трудом и годами обучения. Маги, достигшие третьего уровня, становятся волхвами. Их знаний хватает для проникновения в самую суть жизни и мироздания. Колдунья третьего уровня имеет врожденный дар врачевания и порчи. Тайны мироздания от неё скрыты за плотной завесой. Колдунов, магов и волхвов объединяет поклонение принципу единства взаимных связей.

Ещё Петрович узнал, что большинство книг по ритуальной магии является подделками и компиляциями из таких же шарлатанских источников. Теперь он понял цену слов биоэнерготерапевта Нины о магических ритуалах, очищенных от словоблудия и суеты. Подлинная ритуальная магия зиждется на тайных знаниях, сочетающих элементы Черной и Белой магии. Таким образом, черные или белые маги руководствуются не добрыми или злыми целями, а источниками сверхъестественных сил, к которым они прибегают, кого из духов считают своими братьями. Отсюда это знаменитое братство-fraternite. Наконец, пенсионер добрался до главного. Оказывается, любая магия несет в себе противоречие. С одной стороны, маги и волхвы выступают как духовные вожди и мудрецы, руководствующиеся высокими целями, но с другой стороны для достижения этих высоких целей они используют низменные ритуалы. Маг стоит на грани двух миров — мира живых и мира мертвых. Он привлекает могущественные сверхъестественные силы, чтобы изменять в своих целях естественное течение событий. Стоя между двух полюсов, маг вмещает в себя разряд сверхъестественных сил и мановением руки направляет его туда, куда считает нужным.

Если бы Петрович был человеком мнительным, то среди своих новых знакомых он обнаружил бы массу подозрительных личностей. Теперь он был готов к разговору с Таней Шпанц, вернее с тем, кому она служила вместилищем.
 

Genius Loci

 
Таня встретила Петровича радушно. Персональное приглашение к таинственному оракулу что-то в этом мире да значило. Гость был усажен в глубокое кожаное кресло, ублажён чаем и светской беседой. Пенсионер лукавить не стал, сразу же рассказал о списке Чёрного человека и возникшем в связи с этим интересом к Ордену священно мученика Пафнутия. На минуту Таня задумалась.
— Видите ли, уважаемый Николай Петрович, орден не занимается никакой подпольной деятельностью. Орден лишь пытается восстановить то, что было утрачено в Эстонии при князе Шаховском в период русификации, а особенно в период первой республики и в советское время. Один Бог знает, каких усилий мне это стоит! В чём только меня не подозревают!
Петрович понимающе и поощряюще кивнул головой.
— Мне часто ставят в вину, что среди кавалеров ордена слишком много иудеев. Даже выражение придумали: «пархатое дворянство». Я не обижаюсь, потому что не обязана каждому объяснять, что значат слова Иисуса Христа про уверовавших в него. Для него нет ни эллина, ни иудея. Для ордена тоже.
Петрович снова кивнул.
— Вы не поверите, сколько средств необходимо на поддержание орденских дел и как мне приходится каждый раз выворачиваться, чтобы приём в ратуше выглядел достойно.
— Догадываюсь, — согласился Петрович, — однако же на один рождественский приём вы тратите больше, чем на благотворительность за весь год.
— Приём, уважаемый Николай Петрович, это тоже часть благотворительного ритуала. Прежде чем человек даст деньги, он должен видеть, куда и на что они пойдут. Если хотите, то приём в ратуше — это мероприятие воспитательного характера, эффектное и эффективное. Думаете, это легко за десять лет воспитать из грязи новое дворянство?
Петрович отрицательно покачал головой. Конечно же, он так не думал, скорее даже думал наоборот и относился к лагерю явных пессимистов.
— Эстляндское рыцарство ведет свою историю из 1022 года, когда соединились немецкие вассалы. Это самое древнее из балтийских рыцарств. Harrien, что по-эстонски звучит, как Нarju, Harjumaa. Wierland, местное Virumaa. Это всё наше. Это мы в течение столетий создавали настоящую Эстонию. Нас уже тогда было мало, а теперь и того меньше. При реконструкции приходится использовать тот материал, какой есть под рукой. Это ещё не рыцари и не дворяне даже, но их дети будут уже немного дворянами. Праправнуки будут уже немного рыцарями. Надо иметь терпение и понимание. Видите, я с вами вполне откровенна.
— Вижу, — кивнул головой Петрович, — а что думает по этому поводу genius loci?
На лице Тани Шпанц не дрогнул ни один мускул, она даже бровью не повела.
— Вы действительно хотите это знать?
— Хочу.
— Орден — это карикатура. По крайней мере сегодня. Мне поручено сделать из этой карикатуры настоящий орден. Фрау Шпанц очень старается.
Петрович едва удержался от того, чтобы не поинтересоваться с пристрастием, кто же в действительности является автором ответа: Таня или сам genius loci.
— Не утруждайте себя лишними вопросами, Николай Петрович. У нас мало времени. Я должен вернуть Эстонию в европейский культурный круг и сделать это как можно быстрее. Мне поручено хранить эту землю, когда-то подаренную папой Деве Марии, хранить её реки, леса и поля, хутора и города. Особенно хранить города и старые орденские постройки. Это моя среда обитания. Каждая разрушенная мыза, каждый срубленный дуб и старинная липа приносят мне физические страдания. Когда вы гуляете по старому городу, я в каждом камне под вашей ногой, в каждом камне стены, которого вы коснулись рукой, в каждой крыше, на которую вы бросили взгляд. Кстати, эстонский ландшафт — это тоже я. Я везде и нигде. К сожалению, теперь вокруг в основном мерзость запустения, и все мешают.
— Кто мешает?
— Халдеи.
— С этого места поподробнее, — попросил Петрович.
— Не могу, — печально ответил гений, — знаю, что это халдеи и всё.
— Кто может мне помочь?
— Никто. Это ваша персональная миссия.
— Так, понятно. А Таня?
— Что Таня? Она вам не помощник, у неё своя миссия. И не дергайте её лишний раз, у неё и без вас хлопот полон рот.
— По-о-нятно, – протянул Петрович, — миссия не выполнима.
— Простите, о чём это вы?
 — Кино такое есть американское про заранее невыполнимую миссию.
— И?
— Бравые американские ребята её выполняют.
В разговоре наступила неловкая пауза. Таня Шпанц или genius loci — кто из них разлил чай по чашкам?
— Оракул сказал мне, что сотрудничает с вами, — решился задать вопрос Петрович.
— Это правда.
— Если можно, то хотя бы намекните мне про халдеев.
— Это наши старинные враги. Так повелось почти от сотворения мира таким, каким вы его знаете. Сейчас наши отношения вступили в очередную фазу обострения.
— Кто они? Это раса, народ?
— Халдеем может быть, кто угодно. Их объединяет стремление всё и вся подчинять своей воле.
— Как они это делают? Магия?
— И магия тоже.
—Так, понятно. Вы дух и вам не нравится, когда вами повелевают люди.
— Вы догадливы, но не забывайте и про политику, и про экономику.
— Если позволите, ещё один вопрос. Вы какой дух — добрый или злой?
— Никакой.
— Никакой?
— Да, никакой. Нет добрых или злых духов. По своей природе мы нравственно нейтральны, всё зависит от вменённых обязанностей. Я, например, genius loci, дух места, хранитель. Моя обязанность хранить. Я не могу причинять вред даже, когда вред причиняют объекту хранения.
— Кто распределяет обязанности?
— Желающих много.
— Халдейские маги, например?
— И они тоже.
— Значит, вы нежить?
— Нежить.
— Механический оккультизм?
— Если вам так удобнее.
— А Таня?
— Она живой человек. Добрый. Отзывчивый. Инициативный. Мне она нисколько не мешает.
— Вы прячетесь в ней?
—– Отчасти и прячусь. Простите, Николай Петрович, мне уже пора. Помните ваш оракул: шире не сядешь чем задница достает.
— Ещё чашку чаю? — Фрау Шпанц заботливо пододвинула вазочку с печеньем. — Угощайтесь, домашнее.
— Спасибо.
— Вы что-то хотели спросить меня? Не стесняйтесь.
— Спасибо, вы удовлетворили моё любопытство.
—– Приходите на рождественский приём, я пришлю вам приглашение.
— Благодарю вас!
 

Time out

 
Вечером позвонил Авессалом Мужов, извинился, рассказал про трагическую гибель пастора Шлака.

— Николай Петрович, я видел всё своими глазами. Это была простая пластиковая бутылка из-под колы. Он так разозлился на Штандартова, что просто вышел из себя. Случайность, конечно, но кто-то же бросил бутылку? Ему по прогнозу было во второй половине жизни обещано возглавить массы народа, а тут башкой об камень!
Петрович помолчал, слушая в трубке трагическое сопение астролога. Почему-то вспомнил Маркина.
— Напомните мне, какой гороскоп был у Маркина?
— Самый обычный: успехи на службе, мелкие неприятности с женщинами, удача в делах, долгая и счастливая жизнь, — Авессалом перестал сопеть и разозлился. – Этому козлу, что дома баб не хватало, что ли? Трахал бы студенток на факультете, нет, надо было в Москве водку жрать и по блядям таскаться!
Авессалом забыл, что своего прогноза Маркин не видел и предупреждение о бабах не получил. Кстати, о клофелине в прогнозе Маркина не было ни слова отнюдь не по этическим соображениям, но сложить дважды два — пьянство в московской гостинице и баб легкого поведения — особенного труда не составляло. Возможно, Маркин и был гипертоником, в его возрасте все мы немного гипертоники, но он не был даже на вид таким уж доходягой. По всему получается, что Чёрный человек, заказавший прогнозы, знал наперед, что все благополучные предсказания на деле обернутся туфтой. От заказа явственно смердело грубым нарушением этики профессионального эгрегора. «Будут меня бить, — тоскливо думал Авессалом, — и поделом мне, а всё жадность проклятая. Если выкручусь, то больше ни-ни! Ни за какие деньги! Ни, Боже мой!»
— Значит, ничего особенного? — Напомнил о себе Петрович. — И что я должен ещё знать о Маркине, кроме того, что он неожиданно скончался в Москве?
— Это клофелин! Его подпоили!
— И что теперь?
— Я видел, как умер пастор Шлак, и это случайность, а Маркин — это уже криминал! Чистой воды криминал! В прогнозе Маркина было предупреждение о легкомысленных связях.
— А про клофелин в прогнозе тоже было упоминание?
— Вы же знаете, что это невозможно, это нарушение этики.
— Почему вы сразу не сказали мне про клофелин? — Напустил строгости Петрович
— Я только сейчас обо всем догадался. Пастор — это непросчитываемая случайность, люфт в прогнозе. Маркин — это уже чистый криминал, вопреки прогнозу.
— Если это всё, то спокойной ночи! — Обрезал разговор Петрович.

Прежде чем заварить себе ещё чаю, Петрович полез на антресоли и вытащил оттуда тяжеленную пачку старых газет, перевязанную грубой бечевкой. Всё хотел отдать их приятелю на растопку дачного камина, да случая не подвернулось. С полчаса пенсионер копался в пачке, пока не выудил газету с портретом пастора Шлака на первой полосе: «Священнослужитель подозревается в убийстве пробста Ханнеса Мерлина и его домработницы Валве Мери». Номер был трёхлетней давности. Кажется, что дело приостановили. Прямых улик против Иллара Шлака не было, и его оставили в подозрении.

Теперь можно было и чай заваривать.

Устроившись на диване, Петрович с наслаждением пил мелкими глотками жасминовый китайский чай. Если верить астрологу, то прилюдная смерть пастора совершилась по чистой случайности. Бросая в него пластиковую бутылку, рассчитать так, что он поскользнётся на ней и, упав с помоста в раскоп, раскроит себе череп, практически невозможно для нормального человека. А для мага? Для халдея возможно ли всё так ловко устроить? Если верить оракулу и genius loci, то получается, что для халдея это весьма простая операция. Если с помощью астрологии можно самому освободиться от предопределения судьбы, то можно от этого определения освободить и другого человека. Вот зачем Чёрному человеку были нужны чужие гороскопы. Если знание тайного имени даёт магу власть над его носителем, то знание чужой судьбы даёт власть над чужой судьбой. Судьбу следовало определить и формализовать, очистив от мелких подробностей вроде клофелина или бутылки из-под колы. Если бы Петрович знал про опасное сочетание крепкого кофе и дорого коньяка для Ястребинской, про албанскую нищенку в Брюсселе и про черно-белую парочку, решившую судьбу европарламентария, возможно, он пришёл бы к такому выводу гораздо быстрее.

Однако оставались еще оракулы. Что-то было в том разговоре с Пифией, что настораживало. Петрович достал цифровой диктофон и быстро нашел нужное место:
 «— Видите ли, Николай Петрович, у меня нет, и не может быть стороны. Я вне сторон. У меня своя роль.
— Могу я узнать, какая?
— Это уже второй вопрос, но я отвечу. Я обязано поддерживать равновесие. Без меня может нарушиться баланс. Поэтому я вне сторон».

Концы с концами явно не сходятся. Если оракул просто озвучивает «волю богов», то он должен быть беспристрастен. Если у него своя роль — поддержание равновесия, то какой же он тогда оракул? Была еще и третья возможность: суть оракула такова, что «воля» и «поддержание равновесия» друг другу не противоречат. Воля заключается в поддержании равновесия, причем любыми средствами. Если взять оракул Влада про бесплодную смоковницу, которую вырубают, и соединить его с наложением Большой скопческой печати в таиландской гостинице, то вывод о реализовавшейся программе напрашивается сам собой. Оракул Аркадия «Здесь Родос! Здесь прыгай!» если и был программой, то весьма загадочной. Была ли для Аркадия гостиница в Бангкоке Родосом, а хватившая его кондрашка прыжком? Теперь оракул Маркина «mene, mene, tekel, uparsin». Что это? Если верить Пифии, то это стандартная формула для мерзавцев, но если внять словам пророка Даниила, то это и не программа вовсе, а предупреждение. Программой оно становится, если предупреждению не внять. Маркин не внял, и царство его было прекращено самым вульгарным способом — клофелином, растворенным в водке. Что стоит за оракулом «шире не сядешь, чем задница достает»? Петрович прикладывал оракул к своей жизни и так, и этак с учетом взятого на себя обязательства изучить случай Авессалома Мужова и без него, но безуспешно: не получалось ни программы, ни предостережения. «Никогда в жизни я не занимался прыжками в ширину, — думал пенсионер, — даже с начальством спорил только тогда, когда железобетонно мог доказать свою правоту. Причем здесь и теперь моя бедная задница? Хором белокаменных не нажил, нет и алмазов пламенных в палатах каменных, живу тихо и незлобиво. Причем здесь эта дурацкая присказка шире не сядешь, чем достает? Куда достанет?»

Петрович уснул с молитвой. Между явью и сном ему пригрезилась икона с изображением Страшного суда. Суровый голос соборного священника беспрестанно повторял: «Он бач, яка кака намалёвана! Бач, яка кака! Кака! Зенки-то не вороти, бач, яка кака!»

Бесовщина затягивала.
 

 
Лидер столичного союза граждан России Иван Творожок оторвался от наружки, пялившейся на сумасшедшего проповедника. Очень к месту вылез поэт Штандартов, также отвлекший внимание на себя. Короче, Иван Михайлович по-тихому свалил. Собственно говоря, наружка ему совершенно не мешала. С топтунами за спиной Творожек чувствовал себя всегда полезным государству: «Я за пивом намылился, казалось бы, ан, нет! Я казенных филёров задарма тренирую!» Наружка придавала ему ореол мученичества и где-то даже прибавляла политической солидности. Свалил Творожек исключительно для самоутверждения, мол, смотрите, вот я какой: «Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл, а от тебя, лавочка, и подавно уйду!»

Без «мышки-наружки» жизнь сразу же потеряла интерес и стала пресной, серой, если вы так хотите. Творожок, заметая следы, поплутал по подворотням Старого города, но потом вспомнил про уличные камеры наблюдения и стал нарочно вертеться перед ними. Трижды он продефилировал мимо российского посольства, резонно полагая, что уж здесь-то его непременно подхватят и поведут, но тщетно! Хвост никак не хотел обнаруживаться, и Творожок слегка запаниковал. На минуту ему показалось, что «мышка» так повысила свою квалификацию, что он просто перестал её замечать. Иван Михайлович набрался духу и на последней проходке позвонил в дверь посольства. Назвавшись, нагло потребовал немедленной встречи с послом. Получив закономерный отлуп, нырнул в Сайя кяйк — проход между домами и спрятался в табачной лавке. Он частенько проделывал этот фокус и точно знал, что сейчас наружка начнет суетиться, и тогда её легко можно будет обнаружить. «И почему у них никогда не хватает ума выскочить на Ратушную площадь по улице Мюнди, чтобы перекрыть проход с двух сторон одновременно? — Мстительно подумал диссидент. — Как есть чухна тупая!»

Через пять минут, когда Творожок уже основательно исчерпал свой интерес к табакам, сигарам и зажигалкам, наружка себя ничем не проявила. Встревоженный Иван Михайлович осторожно выглянул на Ратушную площадь. Пусто! Пусто в смысле наружки, а так праздно шатающегося народу хоть отбавляй. Он никогда не был в Пекине на главной площади страны Тянь-ань-мынь. После Пекина Ратушная площадь показалась бы ему пустыней. Диссидент не знал, что решение снять с него наружное наблюдение было принято лавочкой почти месяц назад. Последние недели три его пасли двоечники из полицейской академии, завалившие на экзаменах учебную дисциплину «Наружное наблюдение». Если бы Иван Михайлович своевременно узнал о принятом в отношении него решении, то он непременно устроил бы политический демарш, разослав во все газеты официальное заявление типа «Они меня так бздят, что даже сняли с меня наружное наблюдение!» Но Иван Михайлович ничего не знал и запаниковал.

Зимой благодаря наружному наблюдению он влип в довольно неприятную историю. Наружка засекла, что он в изрядном подпитии сел за руль старенького фольксвагена. Да и как было не напиться на дне рождения у тёщи? Иван Михайлович привык, что наружка играет в его жизни роль ангела-хранителя. Пока они на хвосте, никакая другая полиция ему не страшна! На сей раз на хвосте висели две натуральных сереньких мышки из полицейской академии, вздрагивающие при слове «агент». Испугавшись, что пьяный Творожок может попасть в дорожно-транспортное происшествие и травмировать себя, мышки приняли решение тормознуть клиента с помощью дорожной полиции. Обнаружив на хвосте полицию, Иван Михайлович поддал газу. Сзади включились мигалки, призывая его остановиться. Мигалки только подзадорили диссидента. Началась увлекательная погоня в переулках старинного городского района Коппель. Надо честно признать, что Иван Михайлович даже в пьяном виде ориентировался на местности гораздо лучше полицейских. Вскоре в погоне принимали участие уже три полицейские машины. К этому времени Творожок изрядно устал и решил отсидеться в родном дворе. Он припарковал машину прямо у подъезда, но выходить не стал, а закрыл окна и тщательно запер все двери. Когда полицейские попытались открыть машину, сработала сигнализация. Не обращая внимания на рев сирены, Иван Михайлович откинул спинку сиденья и уснул сном младенца в твердой уверенности, что сейчас в дело уже вмешалась лавочка, и дорожные полицейские получат по соплям. Лавочка же, не вмешиваясь, наблюдала за развитием событий со стороны. Между тем полицейские уже подогнали эвакуатор и отогнали фольксваген вместе с Творожком во двор полицейского управления. Каково же было изумление Ивана Михайловича, когда утром он вылез из машины справить малую нужду. Вместо родного коппельского двора он обнаружил каменный колодец. Фольксваген был прижат к глухой стене дома аккуратной коробочкой из трех полицейских автомобилей. Движение Ивана Михайловича не осталось незамеченным, двор осветился мощными лампами, а на крыльце появился дежурный. Нарушителя Правил дорожного движения проводили в кутузку.

История закончилась скандальным разбирательством в административном суде. Через месяц союз граждан России распространил пресс-релиз с угрозами в адрес довольно широкого круга приспешников «фашистского режима»: сотрудников лавочки, сотрудников криминальной полиции, сотрудников дорожной полиции, журналистов, эстонских и русских политиков, а также членов их семей. Им было обещано, что вскоре, когда вернется советская власть, то все они будут немедленно изловлены и посажены в тюрьмы. Чем провинились перед Иваном Михайловичем сотрудники дорожной полиции понятно, в чём же была виновата криминальная полиция?

Оказывается, что криминальной полицией против Творожка было возбуждено уголовное дело, которое тянулось почти полтора года. Скромный работник котельной с окладом в одну минимальную зарплату ссудил знакомого бизнесмена под скромный процент. Бизнесмену показалось, что тридцать процентов годовых со ссуды в десять тысяч долларов будет многовато, о чём он и заявил кредитору. Кредитор уступить не пожелал, и должник отказался возвращать долг до пересмотра процентов. Коса нашла на камень — отношения выясняли больше года. За это время набежало еще тридцать процентов годовых. Бизнесмен счел за благо немедленно вернуть долг, но процент платить отказался наотрез. Через неделю у него сгорела машина, а еще через пару дней кто-то ночью поджег ему дверь квартиры. Вскоре строптивому бизнесмену набили морду, но когда и этого оказалось мало, то на балконе у него взорвалась граната. Иван Михайлович с полгода парился на нарах, но сумел выкрутиться, свалив всё на самоуправство фирмы по выколачиванию долгов.
Пока Творожок сидел на нарах, государство лишило его вида на жительство. Из арестного дома его сразу же отвезли на вокзал к отходу московского поезда. В изгнании Творожок провел еще полгода, чтобы потом с триумфом вернуться в Эстонию. Суд был выигран благодаря помощи российского посольства, предоставившего Ивану Михайловичу классного адвоката, добившегося не только возвращения к месту проживания, но также и компенсации за каждый день проживания на этнической родине. Через пару месяцев после возвращения Творожка в Эстонию, полиция возбудила производство по уголовному делу по вновь открывшимся обстоятельствам. В воздухе отчетливо запахло жареным. Иван Михайлович ринулся в посольство за дармовым адвокатом, но к изумлению своему получил отказ. С тех пор он взял за правило писать доносы на посла в МИД и Государственную думу, попрекая в отсутствии должного интереса к проблемам правозащитников российских граждан, постоянно проживающих в Эстонии.

Правозащитником Творожок стал в Москве. Будучи первым россиянином, выдворенным из Эстонии, он представил дело так, будто был выслан за политическую и правозащитную деятельность. Момент был выбран удачно, и Творожка подобрала Либерально-демократическая партия. Новоиспеченный правозащитник получил удостоверение помощника депутата и «оклад денежного содержания». Фракция даже взялась оплачивать ему квартиру в Москве. Этого Ивану Михайловичу показалось мало, и он взял в оборот знакомого ещё по Интерфронту еврея, который числился теперь депутатом Госдумы. Его он также напряг на оплату квартиры, но при этом продолжал жить у знакомых. С ЛДПР Творожек поссорился довольно быстро. Отношения были испорчены, когда он в ультимативной форме потребовал себе первое место в списке на грядущих выборах в Госдуму. Сразу же вслед за ультиматумом он был лишен доступа к лидеру партии. Творожек выследил Жириновского в коридоре, но разговор по душам не получился. Владимир Вольфович послал Ивана Михайловича в порнографическое путешествие, после чего охрана вице-спикера гнала бедолагу на пинках до самой проходной. Удостоверение помощника депутата было с позором изъято. Как это ни странно, но ссора с Жириновским пошла Творожку на пользу. Вернувшись из России, он стал называть себя на московский лад, поменяв гласную в последнем слоге.

— Знаете, почём этим козлам обошелся Творòжек? – хвастался «правозащитник». – Думаете в пятьдесят тысяч компенсации? Нет! Я обошелся им гораздо дороже! Одни только убытки от нефтяного транзита, замороженного мною лично, составили за этот год более полумиллиарда долларов. Я им крантель-то нефтяной перекрою, едрёна мать, нечем будет пары разводить! Узнают, почём стоит нынче Творòжек! Я этих козлов по миру пущу! По форсункам распылю! Будут пидарасы знать с кем связались! В тюрьме сгною предателей Родины!

Всё смешалось в этой хвастливой и воинственной риторике, однако же оставшись без хвоста, Творожок растерялся. Вечером ему предстояла тайная сходка лидеров горсоюза российских граждан. Явиться на сходку без привычного хвоста, всё равно что выйти на улицу без штанов. Иван Михайлович загрустил, но, чтобы скрасить настроение прикупил на сходку две литровые бутыли водки «Русский размер». Времени оставалось еще довольно много, поэтому он решил прийти на место встречи пораньше, чтобы хорошенько подготовиться к разговору. Привычно поплутав по центру города, но вновь не обнаружив хвоста, Творожок на трамвае поехал в Коппель.

Припасенным ключиком отпёр служебное помещение при котельной. Критически осмотрев глухое без окон помещение с набором труб у задней стены, Иван Михайлович принялся за уборку. Первым делом сходил в соседний дом и разжился у дворника жиденьким веником. Чисто выметенный пол освежил струей горячей воды. Шлепая по свежим лужам, соорудил из нескольких пластиковых ящиков для стеклянной тары стол и сиденья. В этот момент под потолком перегорела единственная лампочка. Иван Михайлович чертыхнулся, но делать было нечего — сходка без света не имела смысла даже под «Русский размер».  За лампочкой он отправился в подъезд соседнего дома. В подъезде оказалось люминесцентное освещение, а ему нужна была обыкновенная лампочка Ильича, поэтому пришлось посетить еще два подъезда, прежде чем отыскалось искомое.

Позаимствовав в котельной алюминиевую стремянку, Творожок взгромоздился на шаткое сооружение и попытался вывернуть сгоревшую лампочку. Лампочка, прикипевшая за долгие годы горения к патрону, не поддавалась. Иван Михайлович покрепче ухватился левой рукой за стремянку и поднажал. Стеклянная колба лопнула под его пальцами, из-под мелких осколков брызнула кровь, и влажные пальцы намертво ухватились за обнажившиеся контакты. Электрический разряд пробежал по правой руке, пронзил сердце и через левую руку сбежал по стремянке вниз, в лужу. Тело Творожка содрогнулось от мощного электрического разряда, стремянка качнулась, лишая ноги опоры. На мгновение Иван Михайлович воспарил в пространстве, удерживая в левой руке бесполезную уже стремянку, а правой рукой намертво ухватив разбитую лампочку. «Лавочка — вот пидарасы, — промелькнула в его мозгу последняя мысль, — как последнего лоха развели на стоваттной лампочке!»

Справедливости ради надо отметить, что лавочка никакого отношения не имела к украденной Иваном Михайловичем лампочке Ильича. Зато имя общественного деятеля Творожка тоже было в списке Авессалома Мужова.
_____________________________
<<< Начало ищи здесь